Донбасская гидра: черные добытчики «черного золота»

На момент подготовки публикации операция МЧС на шахте имени Карла Маркса в Енакиево еще считалась «спасательной», хотя надежды на то, что оставшихся под землей 12 шахтеров обнаружат живыми, практически не осталось. Напомним, 8 июня в 5 утра здесь произошел беспрецедентный случай — подземный взрыв такой силы, что пострадали даже те, кто работал на поверхности. Разрушено одно здание, частично повреждены близлежащие строения. Спасателям удалось извлечь из-под земли живыми 24 горняка и одно тело погибшего работника шахты.

Енакиевская трагедия от множества других отличается не только уникальностью взрыва и заставляет обратить внимание не только на извечную проблему безопасности шахтерского труда. Некоторые детали произошедшего приоткрывают завесу над скрытой от публики, тайной жизнью донецкого углепрома.

Когда убитые горем родственники шахтеров, запертых аварией в шахте, прорывались в административное здание, они отнюдь не требовали жесточайшего наказания для тех, кто своими действиями или бездействием допустил трагедию. Увы, таких требований здесь пока не звучит. Жены и матери просили хотя бы сказать им правду. Честно выйти и назвать тех, кого смогли спасти, а кого — нет. С типичной для провинциальных повелителей душ «заботой о людях» это требование выполнили не сразу…

Пытались промолчать и о другой правде. Эту другую правду первыми озвучили представители Госпромгорнадзора: несмотря на запрет, наложенный на ведение работ накануне аварии (с опломбированием оборудования), шахта продолжала выдавать уголь на-гора. С 6 июня до самой аварии наверх подняли 40 скипов с углем по 10 тонн каждый. Как нетрудно подсчитать — 400 тонн (полуторасуточная норма добычи). Этот факт подтверждался отметками в соответствующих регистрационных журналах и аудиозаписями переговоров диспетчера с рабочими под землей. По мнению инспекторов, это косвенно подтверждает версию, что шахтное начальство нарушило запреты и добыча продолжалась.

Возглавлявший правительственную комиссию вице-премьер Александр Турчинов сообщил, что сейчас проверкой факта нарушения предписания о приостановке добычи занимается прокуратура. Премьер-министр Юлия Тимошенко потребовала, чтобы этим делом занялась именно Генеральная прокуратура. «Определенные руководители, в том числе этой шахты, сорвали пломбы, дали команду добывать уголь… Мы располагаем информацией, что только субъективный человеческий фактор привел к тому, что на этой шахте произошел взрыв и пострадали люди. Считаю, что Генпрокуратура должна реагировать на такие акты контролирующих инстанций, которые уже называют фамилии руководителей, виновных в трагедиях на шахтах», — заявила глава Кабмина.

Директор шахты Александр Лучкай факт добычи отрицает, но признается, что пломбы с подъемного оборудования действительно сорвали, чтобы поднять уголь, добытый ранее. По его словам, оставлять «черное золото» под землей нельзя было, поскольку это могло создать аварийную обстановку. В чем-то директор, возможно, и прав — в любом деле бывают случаи, когда исполнителям приходится действовать вопреки приказам, запретам и инструкциям.

Спасенные шахтеры в показаниях путаются. Так, корреспонденты «ЗН» располагают диктофонной записью разговора с местным горняком, который уверяет, что добыча велась и о запрете горных инспекторов рабочие даже не знали. Другие утверждают обратное.

Скорее всего, добыча не велась непосредственно в ночь трагедии. Здешние шахтеры говорят, что из-за некоторых технологических особенностей шахты имени Карла Маркса по ночам уголь здесь не добывают, ограничиваясь подготовительными работами. Однако можно предполагать, что добывали накануне, 6 и 7 июня, когда запрет Госпромгорнадзора уже действовал.

Этот единичный и пока неоднозначный эпизод мог бы и не привлечь столько внимания, если бы не стал иллюстрацией системного явления, имя которому — «черный уголь». Это одна из тех донбасских реалий, о которых все знают, но никто не говорит…

С начала 2008 года инспекторы территориального управления Госпромгорнадзора в Донецкой области вынесли 8622 постановления о прекращении работ и закрытии объектов. В числе объектов оказывались как отдельные подразделения угледобывающих предприятий, так и целые шахты. Однако еще зимой этого года в сходной ситуации инспекторы убедились, что их строжайшее «нельзя» не для всех является безусловным руководством к действию. В предыдущем случае, 14 февраля 2008 года, Макеевская инспекция, обнаружив нарушения техники безопасности, запретила выемку угля во второй западной лаве шахты Чайкино, входящей в государственное объединение «Макеевуголь». На следующий день, 15 февраля (по странному совпадению, тоже в 5 часов), на этой шахте произошло обрушение породы во втором западном вентиляционном штреке. Под завалом оказались четыре шахтера. Двое погибли, один получил тяжелые травмы, один отделался легкими повреждениями. При расследовании выяснилось, что были самовольно возобновлены работы, ранее запрещенные инспекцией. Материалы также переданы в прокуратуру, о результатах рассмотрения пока неизвестно.

Какой бы результат ни получили прокуроры в результате своего расследования, ясно, что никто из высшего руководства шахт и объединений, где едва ли не каждый день гибнут горняки, не понесет наказания. Уголовный кодекс Украины составлен так замечательно, что привлечь к ответственности можно только того, чьи действия непосредственно повлекли производственный травматизм — со смертельным исходом или без оного. По всем случаям аварий на шахтах в качестве подозреваемых на допросы таскают горных мастеров, бригадиров, диспетчеров да парочку инженеров из конторы. В лучшем случае — начальника дежурной смены. Это же касается и других отраслей промышленности. Хотя сами прокуроры признаются, что прекрасно понимают — рыба гниет с головы. Но «голова» себя подстраховала, вовремя разместившись в парламентских креслах и ограничив законное возмездие безопасными для себя рамками. Вопрос, кто и когда ответит за удручающее состояние систем безопасности или отсутствие на угольных предприятиях полноценного обучения персонала действиям в кризисной ситуации, остается риторическим.

Так же никому пока не пришло в голову серьезно поискать ответ на другой вопрос: а что вынуждает руководство шахт нарушать запреты, рискуя людьми? В принципе, директор государственного предприятия — человек подневольный, почти как пролетарий из старого советского анекдота: скажут копать — даст команду копать, запретят — будет сидеть тихонько, жаловаться на зверства горной инспекции и клянчить бюджетные дотации на повышение уровня безопасности. Предписание Госпромгорнадзора — документ настолько серьезный, что позволяет «отмазаться» даже от выговора за невыполнение плана добычи. Но нет. Уголь на государственных шахтах долбят с фанатичным упорством, и в этом году областные власти радостно отрапортовали, что наконец-то объемы добычи в госсекторе превысили показатели частных угольных предприятий.

Можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны: уголь, добытый в дни, когда действует запрет Госпромгорнадзора, официально как бы не существует. Формально-то шахта в это время простаивает. Более-менее разумное объяснение, судя по всему, может быть только одно: теневой рынок угля в Донбассе до сих пор жив и процветает, несмотря на все усилия правоохранителей и заявления государственных мужей о решительной борьбе с этим позорным явлением.

Донбасским шахтерам, которые знают ситуацию на предприятиях изнутри, трюки, позволяющие осуществить «усушку и утруску», известны. Кроме упомянутой добычи во время официального простоя, есть еще масса хитростей. Так, горняк, проработавший всю жизнь проходчиком на одной из донецких шахт (разумеется, пожелавший остаться неназванным. Это не та тема, о которой здесь готовы говорить публично — Авт.), описал «передовой опыт» своего предприятия. Донбасские угольные пласты, особенно те из них, что залегают на больших глубинах — самые «пластистые» в мире. Когда специалисты углепрома из других стран узнают, что у нас запросто находят месторождения с двухметровыми пластами, они тихо рыдают в углу от зависти. Поэтому проходчики прорубают дорогу для тех, кто придет взрывать, скалывать и укладывать «черное золото», прямо через уголь. Но для проходчиков показатель работы — пройденные метры выработки. И все, что они при этом вырубили, по всем нормативным документам считается породой, которую надлежит выдать на-гора и утилизировать. Проще говоря, насыпать из этой «породы» очередной террикон. Но ведь эта «порода» — чистый уголь! Лучший в мире! Что с ним происходит после отправки на поверхность, шахтеры не знают, но догадываются… А можно еще, например, часть добытого угля изъять, а оставшийся «разбавить» породой, т.е. покрыть недостаток веса…

Система оборота «черного угля», не учтенного никакой официальной статистикой, сложилась задолго до наших дней. Еще в советские времена в преддверии зимы из шахтных ворот «разбегались» по сельской местности грузовики. Начальники из не очень высоких, пугливо озираясь (не притаились ли где неулыбчивые товарищи в сером из ОБХСС), продавали в селах уголь жителям домов с печным отоплением. Все были довольны: и начальство — по понятным причинам, и работяги, задействованные в схеме, поскольку им от этих маневров тоже кой-чего перепадало.

Теневой рынок оказался настолько прочным, что его не поколебали даже такие пустяковые события, как развал Советского Союза и образование независимой Украины. Более того, долгожданная рыночная «свобода» только подстегнула описанные процессы. Не исключено, что здесь кроется один из ответов на вопрос о происхождении первоначального капитала «красных директоров», сумевших в кратчайшие сроки за свои кровные выкупить предприятия у государства, став уже не совковыми номенклатурщиками, а уважаемыми капиталистами и магнатами.

Оценивается объем этого рынка очень по-разному — от 70% до 30-40% от официально задекларированной добычи угля. По словам шахтеров, едва ли не каждая вторая шахта гонит «левый» уголь. Разница только в том, что в нынешних рыночных условиях игра пошла по-крупному, с оптовыми поставками на теплоэлектростанции и заводы, появились крупные перекупщики. Неоднократно высказывались предположения, что не все официально убыточные шахты являются таковыми на самом деле. Косвенное подтверждение этому можно увидеть в том, что любая попытка закрыть хоть одну из них заканчивается огромным скандалом. Шахтеры с подачи своего начальства гневно стучат касками, требуя оставить им рабочие места, общественность клеймит чиновников за бездушие… В итоге шахты-убийцы продолжают работать, потому что в Донбассе слово «шахтер» — некий абсолют, априори не подлежащий критическому осмыслению. Люди с «подведенными» угольной пылью глазами остаются в глазах окружающих героями, каждый день рискующими жизнью во благо других. Жаль только, что никто не удосужился основательно перетрясти список «других»…

Появившиеся позднее знаменитые «копанки» в эту систему вписались очень органично. Более того, стали неотъемлемой частью, наряду с мелкими и крупными оптовиками. Например, правоохранители порой фиксировали случаи, когда уголь с «копанок» предъявлялся руководством государственных шахт как добытый на собственном предприятии. В данном случае можно играть на разнице в цене: «черное золото» из самопальных нор дешевле, потому что не надо тратиться на средства безопасности и соблюдать нормативы оплаты труда. Для организации «копанки», которая может запросто давать до 8-10 тонн угля в день, нужны человека четыре наемных рабочих, комплект инструментов, дизель-генератор и лебедка. По данным милиции, которая время от времени некоторые нелегальные шахты все-таки прикрывает, владелец такой кроличьей норы может запросто «снимать» по две-три тысячи гривен в день.

Масштабы этого явления шире, чем принято представлять. Мелкие предприниматели, которым от советского наследия заводов не досталось, но достались, скажем, старенькие КамАЗы, быстро организовали круговорот «черного угля» по стране, а в дикие
90-е даже возродили средневековую практику натурального обмена: в Донецкой области грузят уголь, везут в Херсон — меняют на арбузы, арбузы везут на север Украины — меняют на картошку, картошку везут домой, в Донбасс, и продают.

Местная милиция, как может, пытается бороться с этим «угольным заговором». За прошедшие месяцы 2008 года, по данным начальника УМВД Украины в Донецкой области Николая Купянского, возбуждено 22 уголовных дела по факту незаконной добычи угля. Но «отечественного производителя» защищает закон. «К сожалению, на сегодняшний день уголовная ответственность, которая предусматривается за данный вид деятельности, неадекватна той проблеме, которая существует. Самое большое, что могут вынести суды, — это штраф в сумме 800 грн. Мы возбуждаем дела, расследуем их, направляем в суды, но эффективность не такая, как хотелось бы», — посетовал Купянский. Эффективность можно расценить даже как нулевую, потому что такая финансовая санкция не делает оборот «черного угля» нерентабельным.

К этому можно еще добавить, что среди низших слоев «черных добытчиков» есть те, кто выбирает остатки угля с антрацитовых терриконов. Какой ни есть, а тоже заработок, чем-то сродни повсеместной сдаче металлолома. По словам заместителя губернатора Донетчины Александра Хохотвы, в депрессивных районах области охотно пользуются таким способом пополнения скудных семейных бюджетов.

В итоге все довольны: и владельцы копанок, и «слуги государевы», и обслуживающие их «кластеры». Все подымают и «навариваются», а в роли «лохов» оказываются шахтеры, гибнущие на километровых глубинах.

Разрозненная работа министерств и ведомств при этом не позволяет увидеть в происходящем признаки системного процесса. Кто додумается связать гибель шахтеров и самовольное возобновление добычи угля со скупыми строками сводок ГАИ, сообщающими, что там-то и там-то снова остановлен грузовик с углем и безо всяких документов на груз? После каждой аварии родственники погибших шахтеров обвиняют угольное начальство в том, что те наживаются на смерти их близких. Но даже они, наверное, не представляют, насколько это правда…