Россия: это не кризис, это депрессия

Довольно неспешно разворачивающийся в настоящее время в России «конец халявы» вполне понятен, прозрачен и прост. Его осмысление способно вызвать затруднения либо у профессиональных пропагандистов (ибо не вполне соответствует лозунгам «Россия поднимается с колен» и «инновационной модернизации»), либо у жертв реформы образования, утративших в результате плодотворной учебы в вузах способность воспринимать и сопоставлять информацию.

Общая картина: это не кризис, это депрессия

Нынешний кризис принципиально отличается от 1998 года: памятные большинству события десятилетней давности можно сравнить с мгновенным ударом, уже через месяц после которого началось сначала медленное, но все же восстановление экономики, а нынешний — с длительным удушением, более напоминающим процессы начала 90-х годов.

Причина в отсутствии источников роста — и не только в России, но и в мире. Исчерпанность обоих «моторов» развития США («экспорт нестабильности» и безвозвратная ипотека) означает сваливание мировой экономики в депрессию. Поэтому и российская экономика, лишь нарастившая за годы реформ и особенно за 2000-е годы зависимость от экспорта сырья, выйдет из наиболее острых кризисных шоков (вроде 18 сентября, когда страна стояла в 24 часах от штурма банков вкладчиками) не в рост, но в изнуряющую депрессию. Последняя будет мучительной, но не слишком долгой: она вызовет «детонацию» наших внутренних проблем (незащищенность собственности, тотальный произвол монополий, формирование в регионах разных хозяйственных и общественных моделей, массовая бедность, утрата трудовой мотивации, деградация инфраструктуры, человеческого капитала и государства) и сваливание страны в системный кризис — дестабилизацию всех значимых сфер общественной жизни.

Сжатие мирового спроса сокращает производства и резко уменьшает спрос на сырье, снижая не только цены на товары российского экспорта, но и потребность в них. Это означает сокращение практически всех производств, кроме удовлетворяющих первичные потребности (вроде основных и при этом простых в изготовлении видов продовольствия) и связанных с бережливостью (вроде ремонта одежды).

Российская экономика пройдет через несколько волн сокращений производства, которые будут последовательно прокатываться по основной части отраслей. Первая волна, идущая сейчас, вызвана сжатием спекулятивных операций, удорожанием и сокращением кредитов, отказом от планов наращивания производства: замораживаются даже почти готовые стройки, увольняется персонал, нанятый под новые проекты. Сокращение доходов населения уменьшает производство, ориентированное на продолжение роста этих доходов: от автомобилестроения до некоммерческих проектов, осуществлявшихся богатыми людьми «для души» (от ресторанов, где никто не обедал, магазинов, где никто не покупал, и журналов, которые никто не читал, до общественных движений).

Поднимается вторая волна — из-за сокращения экспортных доходов.

На очереди третья волна — связанная с сокращением бюджетных доходов. Расчетчики учитывают лишь последствия падения цены нефти на треть по сравнению с 95 дол./бар., на основе которых был сверстан принятый бюджет-2009, и замедления роста до официально признаваемых 5,5 %. На самом деле этот уровень недостижим: если в 2009 году удастся избежать экономического спада, это уже будет феерическая удача. Сокращение доходов бюджета сократится и из-за снижения собираемости налогов.

Помимо описанных трех «волн», спрос будет постоянно «съедаться» растущей из-за монополизма инфляцией.

Сокращение спроса в отсутствии действенной поддержки государства будет «выкашивать» предприятия, а каждое сокращение производства означает дополнительное — и неравномерное по отраслям и регионам — сжатие спроса и новые банкротства, каждое из которых способствует новому сокращению производств.

Ситуация будет усугублена политикой Кудрина — Игнатьева, создавшей в стране искусственный дефицит денег за счет вывода государственных активов в банковские системы Запада, в которых был вынужден кредитоваться наш бизнес. Из-за глобального финансового кризиса западные банки перестали давать нам в кредит наши же деньги, выведенные из страны Кудриным и Игнатьевым, — и это многократно усугубляет сжатие спроса, вызванное вползанием мировой экономики в депрессию.

В результате экономика уже начала, как в водоворот, затягиваться в спираль деградации, в которой вызванное сжатием спроса сокращение производства обуславливает новое сжатие спроса — и новый производственный спад. Именно так развивалась в США Великая депрессия.

Единственный выход из нее, нащупанный Рузвельтом и обоснованный Кейнсом, — поддержание необходимого экономике уровня спроса за счет наращивания государственных расходов и рефинансирования экономики Центральным банком. Однако отсутствие финансового контроля (который политически невозможен, так как поневоле ограничит коррупцию — основу государственного строя, созданного в России в 2000-е годы) направит расходы государства не на поддержку экономики, а на спекулятивные рынки, в первую очередь валютный. Результат — ослабление рубля, которое ускорит инфляцию (а следовательно, и сжатие реального спроса) и усилит дезорганизацию экономики.

Ситуация будет усугублена энергичными действиями различных клептократических группировок, использующих кризис для захвата чужой собственности. Алчность и безграмотность не дадут им понять, что сегодняшние активы России не имеют ясной перспективы: захваченный завод не будет давать прибыль за счет наращивания производства в ходе импортозамещения, как в 1999 и начале 2000-х годов, но столкнется с огромными трудностями со сбытом, как в начале 90-х. В результате передел собственности дезорганизует экономику не только сам по себе, но и в силу того, что значительная часть активов будет захватываться у менеджеров, приобретших за последние годы навыки управления, коррумпированными чиновниками, даже не задумывающимися о необходимости управлять собственностью и способными лишь разворовывать ее, как «красные директора» в середине 90-х. Они думают, что, как в 1998-м, захватывают будущее богатство, — а сами, как в начале 90-х, захватывают будущие проблемы, но работающим на захватываемых предприятиях, качество менеджмента которых резко ухудшается, от этого не легче.

Общие социальные последствия

«Средний класс» размывается с прошлой осени, когда вызванная монопольными злоупотреблениями и удорожанием кредита инфляция вышла из-под контроля правительства. Так, по данным центра Левады, в октябре 2008 года 8 % населения испытывало нехватку денег на покупку еды (то есть было нищим), а еще 77 % испытывало нехватку денег на покупку простой бытовой техники (то есть было бедным). Доля же россиян с уровнем потребления среднего класса (испытывающих нехватку денег для покупки автомобиля, но не простой бытовой техники) сократилась с октября 2007 по октябрь 2008 года с 17 до 15 %.

По данным маркетологов, включающих в категорию лиц с уровнем потребления среднего класса тех, кому он доступен лишь на основе потребительского кредитования, доля этой категории в общей численности населения России сократилась с мая 2007 по май 2008 года с 25 до 18 %.

В первой половине 2008 года, еще до перехода кризиса в острую фазу, реальные доходы населения, даже по официальной статистике, снизились в шести регионах России, в том числе и в Москве.

Даже в структурах, которые выстоят в кризисе, вероятно снижение доходов работников — как в виде прямого сокращения выплат в связи с кризисной ситуацией, так и неявного урезания соцпакетов, льгот и бонусов. Ухудшение экономического климата ударит по деловой активности в целом, что сократит возможности дополнительных заработков, пока еще весьма широкие в крупных городах.

В этих условиях неизбежно обострение сепаратистских тенденций, причем не только в национальных республиках (Северного Кавказа, в Татарии, Башкирии, Якутии и Тыве), но и в Сибири, в первую очередь на юге Западной Сибири.

Важный фактор кризиса — психологическая неустойчивость относительно молодой (до 35 лет) части современных работников, не имеющей опыта падения в кризис либо уже забывшей его (так как молодежь легче психологически переносит кризис и после него быстрее находит работу). «Непадавшее поколение», не имея опыта выживания во внезапно ухудшившихся и кажущихся беспросветными условиях, будет впадать в отчаяние, цепенеть и спиваться так же, как 40-50-летние мужчины — в начале 90-х годов.

Рассмотрим коротко последствия кризиса для основных социальных страт нашего общества.

Пенсионеры и бюджетники: опережающий рост цен

При любых обстоятельствах государство будет выполнять обязательства, взятые по повышению пенсий и зарплат бюджетников. Однако рост цен будет гарантированно «съедать» скудные прибавки; при этом быстрее всего будет дорожать именно то, от чего нельзя отказаться — услуги ЖКХ и лекарства.

Социальные льготы, предоставляемые за счет региональных и местных бюджетов, будут хаотично и судорожно свертываться, — по мере того как основная часть этих бюджетов будет сталкиваться с неожиданным для себя сокращением доходной части в условиях отказа федерального центра от соответствующего увеличения масштабов помощи.

В ряде случаев сокращение этих льгот будет делать жизнь невыносимой; так, отмена транспортных льгот уже вызвала в Барнауле многочасовые демонстрации пенсионеров, перекрывавших центральную часть города. Причем ни мэр, ни губернатор, ни милиция не предпринимали попыток разогнать пенсионеров, — вероятно, понимая в глубине души их правоту.

«Офисный планктон»: расставание с детством

Первый удар кризиса уже пришелся по компаниям, связанным с финансовым рынком, многочисленным некоммерческим проектам, компаниям, ориентировавшимся на рост спроса. Так, некоторые медиа-холдинги еще в сентябре уволили две трети своих сотрудников.

Под ударом оказались также компании, не имеющие собственных активов и живущие за счет постоянного перекредитования (прежде всего торговые сети, риелторские компании, часть агробизнеса и транспортного бизнеса, особенно авиаперевозок).

В первую очередь сокращается непомерно раздутый персонал, обслуживающий производственный процесс: управленцы и рекламщики. На рынке труда уже появились феерические предложения — например, многолетний управляющий делами авиакомпании (понятно, что маленькой), согласный идти работать офис-менеджером за 25 тысяч.

Теряющие работу офисные работники в основном сосредоточены в крупных городах, где смогут найти себе новые места, — но значительно худшие по условиям и намного хуже оплачиваемые. Они не лишатся средств к существованию совсем, но их концентрация в центрах деловой активности весьма существенно ухудшит самочувствие общества. Части из них придется перестать быть «белыми воротничками» и в лучшем случае начать «бомбить» на своих машинах, а в худшем — бороться с гастарбайтерами за места дворников.

Основная часть офисных работников имеет сбережения, которые позволят им протянуть некоторое время, и первоначально будет пытаться сохранить прежний уровень текущего потребления. Однако отсутствие перспектив будет вынуждать их все жестче и все безысходней экономить на текущем потреблении.

Ключевая проблема этой категории людей, помимо резкого падения социального статуса (отчасти вызванная и удешевлением «инвестиционной» недвижимости), — огромные потребительские кредиты под существенные проценты, бездумно набранные в последние годы на самые мелкие и нелепые цели. Не просто потеря работы, не просто сокращение доходов, но даже простой рост расходов из-за увеличения цен резко усиливает гнет регулярных выплат и непропорционально сильно сжимает текущее потребление.

При этом психику офисных работников в наибольшей степени подтачивают разнообразные страхи, естественные в условиях кризиса: от потери работы до банкротства банка, в котором лежат сбережения.

Рабочие: безысходность

Рост стоимости кредита до 21-23 % лишает возможности развития и даже поддержания производства, так как, в отличие от середины 90-х, подобная рентабельность (с учетом коррупции) является непосильной для основной массы производителей. Без кредита средний бизнес, не могущий рассчитывать на государственные деньги, обречен на закрытие; с кредитом — на банкротство или длительную долговую кабалу, лишающую его всяких надежд на развитие.

Сокращение производства означает рост безработицы. Уже сейчас по всей стране под крики официальной пропаганды о недопустимости «разжигания паники» предприятия переводятся на 4-, а то и 3-дневную рабочую неделю, или даже останавливают работу (таких пока относительно немного). Непрерывные производства (например, коксохимические комбинаты) предельно растягивают технологический цикл, чтобы сократить выпуск потерявшей спрос продукции. Ужесточение ценовой конкуренции заставляет работодателя сокращать издержки, в первую очередь — зарплату бесправных рабочих (стоит напомнить, что Трудовой кодекс лишает их даже права проводить забастовки без предварительного согласия работодателя).

В целом ряде случаев сокращаемые рабочие, несмотря на сохраняющуюся общую нехватку рабочих рук, гарантированно не смогут найти новую работу и практически лишаются средств к существованию. Это касается в первую очередь даже не гастарбайтеров (массового увольнения которых и, соответственно, разгула преступности пока удается избежать огромной и расточительной поддержкой строительного комплекса, а также их усилившимся отъездом), но занятых на градообразующих предприятиях.

Так, ОАО «Новатэк», добывающее газ в Ямало-Ненецком округе, объявило о 20 % сокращении занятых к середине 2009 года, причем в отдельных дочерних предприятиях (например, «Таркосаленефтегаз») сокращение достигнет 50 %. В условиях Крайнего Севера люди не смогут найти себе другую работу, не смогут уехать (зарплата рабочего при северных ценах не позволяет делать значимых накоплений) и, соответственно, будут лишены средств к существованию. Помимо прочего, это означает отключение тепла и света за неуплату и выбрасывание значительной части их семей на улицу уже следующей зимой.

Крестьяне: к натуральному хозяйству

Огромный урожай опять стал бедствием: государство, подыгрывая спекулянтам, не препятствует падению цен на зерно до уровня, не позволяющего вернуть кредиты. Соответственно, крестьянские хозяйства оказываются на грани разорения; при этом перекупщики, привыкшие жить за счет перекредитовывания, из-за удорожания и сокращения кредитов также не могут скупить зерно, хотя бы чтобы оно не испортилось вне элеваторов.

Животноводство в значительной степени также не может вернуть кредиты, даже несмотря на обещанное сдерживание импорта (производственные проекты финансировались рядом последовательно получаемых и возвращаемых кредитов; прекращение или удорожание кредитования не дает вернуть промежуточные кредиты, сжатие спроса — завершающие).

Результат — резкое замедление роста сельхозпроизводства в целом из-за переориентации части хозяйств на обеспечение нужд своих работников, то есть по сути дела возврата к натуральному хозяйству.

Малый и средний бизнес: «из-под глыб»

В начале 90-х годов колоссальное социальное напряжение снималось за счет массового и практически полностью свободного развития малого бизнеса. Однако сегодня малый бизнес раздавлен административным, а часто и коррупционным контролем бюрократии и потому не способен адаптировать значимую часть высвобождающегося населения.

Тем не менее он наиболее устойчив в кризисе — с одной стороны, из-за максимально интенсивной эксплуатации (в том числе самоэксплуатации), некапиталоемкости, оборачивающейся гибкостью, и малой доступности кредитов, оборачивающейся относительным финансовым здоровьем.

Малый и средний бизнес жестоко страдает из-за неплатежеспособности банков (ибо их средства, в отличие от депозитов населения, не застрахованы и уже «горят»). Однако свертывание перекредитованного федерального бизнеса, буквально «закатывавшего его в асфальт», открывает для него качественно новые и уже забытые возможности, — и не только в торговле (хотя в первую очередь в ней), но и во многих других сферах.

∗∗∗

В целом обозримые социальные последствия развертывающегося в России социально-экономического кризиса вызывают в памяти не 1998 год, но рубеж 80-90-х годов. Мы находимся лишь в начале грандиозных и крайне болезненных социальных катаклизмов, вызванных не столько объективными обстоятельствами, сколько неэффективностью государства (ибо достаточно простые технологически методы предотвращения их, как и 20 лет назад, не достижимы по политическим причинам).