Банки в Украине Всё о финансах и экономики
При этом времена кровопролитных нашествий со стороны тюркоязычных кочевников («черных клобуков») перемежались периодами установления политических и военных союзов, взаимодействия и мирного сосуществования, укреплявшегося династическими союзами Рюриковичей с тюркской знатью. Так, например, великий князь Киевский Рюрик Ростиславович был женат на дочери половецкого хана Белука; Мстислав Мстиславович (Удалой) – князь Галицкий и Новгородский – на дочери хана Котяна Сутоевича; шестой сын Владимира Мономаха великий князь Киевский и князь Суздальский Юрий (Долгорукий) – на дочери хана Аепы Осеновича; великий князь Киевский Святослав Изяславович – на дочери хана Тугоркана; князь Новгород-Северский Святослав Олегович – на дочери хана Аепы Гиреевича.
Значительная часть «черных клобуков» осела на землях Киевщины и Черниговщины, обратилась в христианство и ассимилировалась в славянском окружении. Их главным центром было Торчесское княжество в киевском Поросье, власть в котором за исключением периода 1188-1190 гг., когда местный престол занимал представитель тюрков, находилась в руках князей из дома Рюриковичей. Первым же Торчесским князем был Михаил Юрьевич – брат Андрея (Боголюбского) и сын Юрия (Долгорукого) [ 2].
Исследователи в целом отмечают значительное количество тюркских названий в местной украинской топонимике (некоторые из них имеют еще хазарское происхождение): Кагарлык, Бердичев (Берендичев), Дымер, Бахмач, Ичня, Буглаки, Печеноги, Козары, Козаровичи, Козара, Колчевка, Великополовецкое, Малополовецкое, Олбин, Старый Коврай, Тужар, Торчица, Ковчин и т.д.
Естественно, культурное влияние носило обоюдный характер: «Такое значительное и длительное смешение тюркских плен с поднепровскими славянами не могло не отразиться и на антропологическом типе украинцев, особенно в бассейне среднего Днепра…» [3]
Еще большую значимость восточный элемент приобрел в условиях формирования украинской казачьей идентичности: «Не вызывает сомнения, что не только название одежды, оружия, вещей хозяйственного и бытового употребления, но и вся военная и административная титулатура и атрибутика („кошевой“, „атаман“, „есаул“, „бунчук“, „сурма“) почти полностью тюркского происхождения » [4].
В дальнейшем роль Украины в отношениях с тюркским миром, в том числе с центральноазиатским регионом, традиционно формировалось под влиянием той специфической двойственной роли, которую украинцы играли в рамках Российской империи, а затем Советской сверхдержавы.
С одной стороны, Украина была подчиненным и политически зависимым от метрополии элементом имперской системы, с другой, она, в силу своей культурно-религиозной близости к метрополии, пользовалась особым статусом, являясь источником рекрутирования кадров для управления и активного участия в имперских оборонно-политических и экспансионистских начинаниях. Этот статус стал более явственным в период между 1953 и 1982 годами, когда московское Политбюро формировалось (благодаря импульсу заданному Н.Хрущевым) при активном привлечении выходцев из Днепропетровска и Харькова – Л.Брежнева, Н.Подгорного, В.Щербицкого, П.Шелеста. С этой точки зрения Украину можно сравнить с Шотландией, которая, оставаясь на основании «Акта об унии» в составе Британии с особым статусом, сохраняла регионалистские настроения, однако при этом приняла деятельное участие во внешних акциях Британии, представляя собой одну из ее краеугольных составляющих.
Украинцы приняли довольно активное участие в российской переселенческой политике в Центральной Азии, проходившей с 80-х годов ХІХ века, создав весьма значительные поселения в Казахстане и Киргизии. Согласно данным переписи 1926 года, украинцы составляли 13,2% населения Казахстана [5]. В Киргизии их доля была на уровне 15% [6]. Численность украинцев в Центральной Азии увеличилась во время второй мировой войны и поддерживалась далее на относительно высоком уровне за счет направления в этот регион инженерно-технических специалистов, происходивших из Украины.
Согласно данным Энциклопедии украиноведения, в 1970 г. украинцы составляли около 3% населения Ташкента (40270 чел.) [ 7], хотя на Узбекистан, в отличие от Киргизии и Казахстана, не распространились массовые украинские поселения. К этому времени сложились достаточно интенсивные торгово-экономические отношения между Украиной и среднеазиатским регионом.
Распад советской сверхдержавы привел к кардинальным изменениям в геостратегическом и геоэкономическом статусе Украины, однако двойственность ее роли после соответствующей трансформации сохранилась.
С одной стороны, Украина присоединилась к процессу распространения «геополитического плюрализма» и создания противовеса российскому влиянию на постсоветском пространстве, в том числе в кавказско-черноморском (КЧР) и центральноазиатском регионе (ЦАР), что было в русле внешнеполитических установок Соединенных Штатов. Учитывая большой транзитный потенциал страны и имеющуюся развитую систему нефте — и газопроводов, украинские власти предприняли попытку внести свой вклад в формирование транспортных связей между КЧР и Западной Европой.
К примеру, в начале 1998 г. традиционно проатлантический МИД Украины представил план доставки каспийской нефти через Украину (танкерами до Одессы, а далее нефтепроводом Одесса-Броды с дальнейшим выходом на немецкую границу). Данный нефтепровод как участок системы поставок из Азербайджана, Туркменистана, а далее Казахстана рассматривался инициаторами его создания в качестве инструмента утверждения Украины в роли полновесной региональной державы.
Сторонники интенсификации использования транспортной инфраструктуры исходили при этом из того, что «… в силу своего уникального геостратегического положения, которое дает значительные выгоды, Украина может и должна (…) определить стратификацию и доминирующие векторы всего спектра своих транспортно-коммуникационных связей с тем, чтобы с максимальной пользой для себя использовать ее в определении и реализации стратегии развития своей внутренней и внешней экономической политики. Одна из базовых позиций этой стратегии состоит в использовании своей территории как глобального „транспортно-коммуникационного коридора“ для прохождения товарных потоков по двум главным осям — вертикальной и горизонтальной. Стоит внимания и то, что маршруты этих транспортно-коммуникационных осей совпадают с существующими извечно путями, которые сформировались еще на заре человеческой цивилизации. Первый из них – „Путь из варяг в греки“, условно говоря, „вертикальная ось“, которая связывает Север Европы со странами переднеазиатского региона. Другая транспортно-коммуникационная ось — это выход на традиционный маршрут „Великого шелкового пути“, возрождение которого связано с уже существующей Трансазийской авто — и железнодорожной магистралью, на которой сосредоточились встречные товарные потоки из стран, расположенных в пространстве Юго-Восточной, Центральной и Передней Азии, Северной Африки и Европы» [8].
Украина присоединилась к проекту создания Евроазиатского транспортного коридора, поддерживаемого ЕС. Участие в этом проекте в Украине рассматривалось, в том числе и с точки зрения расширения возможности для приобретения на более выгодных условиях традиционных центральноазиатских товаров – хлопка, фосфорных удобрений, цветных металлов [9].
Украина также стала одним из участников проекта TRACECA, имеющего целью связать посредством развития трубопроводных сетей, автомобильных и железных дорог, судоходных линий Центральную Азию и Закавказье с общеевропейской транспортной системой.
В октябре 1997 г. было объявлено о создании нового международного консультативного органа под опекой Соединенных Штатов — ГУАМ, в составе Грузии, Украины, Азербайджана и Молдовы, к которому 24 апреля 1999 г. на недолгое время присоединился Узбекистан, заморозивший свое членство в этой структуре в 2002 г. и вышедший из ее состава в 2005 г. В 2001 г. ГУУАМ официально трансформировался в международную организацию, оказавшись, впрочем, не вполне жизнеспособной структурой. С ГУУАМ украинские проатлантические эксперты порою связывали надежды на утверждение за Украиной статуса регионального лидера [10].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что создание ГУАМ увязывалось с реализацией проекта Евроазиатского транспортного коридора по переброске в Европу каспийской нефти. При этом трое из четырех основателей ГУАМ (Грузия, Азербайджан, Молдова) имели серьезные расхождения с Россией в отношении конфликтов в непризнанных государственных структурах — Абхазии, Южной Осетии, Карабахе, Приднестровье [11].
С другой стороны, Украина вплоть до 2005 г. стремилась, особенно под влиянием позиции Л.Кучмы, к сохранению баланса интересов в своих отношениях с Российской Федерацией, проводя осторожное лавирование между позициями России и евроатлантических государств так, чтобы по возможности учитывать интересы обеих сторон (политика «многовекторности»).
К примеру, украинское руководство высказалось против расширения взаимодействия стран ГУУАМ на сферу безопасности: «… Именно Украина в 2000 г. пошла на попятную с созданием миротворческого батальона в составе ГУУАМ, хотя в конце 1999 года об этом шаге заявлялось как уже о принятом решении» [12]. (При этом проатлантически настроенные украинские эксперты даже связывали утрату внимания Узбекистана к ГУУАМ с тем, что эта организация не обрела функций в области обеспечения безопасности).
Подобную дипломатическую игру по сбалансированию интересов и формированию «геополитического плюрализма» можно уподобить действиям руководителей многих постсоветских государств: «… Бывшие советские республики не имели потенциала быть самостоятельными геополитическими игроками, но постепенно они научились лавировать между различными стратегическими альтернативами во внешней политике. (…) В целом в регионе Средней Азии и Кавказа постепенно оформляется новая геополитическая конфигурация, при которой усиленное присутствие американцев сбалансировано фактом того, что Россия контролирует основные маршруты экспорта нефти и газа » [13].
Это осторожное дипломатическое лавирование между российскими и евроатлантическими интересами отчетливо дало о себе знать и в вышеупомянутой истории с сооружением нефтепровода Одесса-Броды как потенциальной составной части Евроазиатского нефтегазотранспортного коридора (ЕАНТК). После того как не сбылись первоначальные ожидания по части готовности ЕС, Польши, Германии наполнить его каспийской нефтью, Украина в 2003 г. приняла предложение российско-британской компании ТНК-ВР об использовании нефтепровода в «реверсном» режиме, т.е. заполнении российской нефтью в направлении Броды-Одесса [14].
Некоторые украинские эксперты придерживались мнения, согласно которому интересы Украины в КЧР (а, таким образом, и в ЦАР) по отношению к России имеют сложный и двухуровневый характер, отличаясь при этом двойственностью, которую нельзя свести ни к чистому соперничеству, ни к стопроцентному партнерству.
На стратегическом уровне, по мнению такого рода авторов, интересы Украины совпадают с интересами США, Турции, Грузии и Азербайджана в отношении развития евроазиатского транспортного проекта по переброске нефти через Черное море в Западную Европу.
Однако на региональном уровне маршрут «Закавказье — Черное море — Западная Европа» имеет для Украины значительные изъяны, поскольку отсекает Левобережье Днепра. В силу этого такого рода маршруты «обязательно должны быть дополнены проектами, связанными с нижним течением Волги и Дона, т.е. российскими регионами между Украиной и Казахстаном, поскольку именно они позволят обеспечить связку правобережной и левобережной Украины» [15]. И здесь Украина не является конкурентом России.
К такого же рода сдержанным экспертным оценкам можно отнести мнение тех, кто указывал на опасность попыток игнорировать влияние российского фактора в чрезвычайно важном для Украины вопросе о диверсификации поставок энергоносителей (прежде всего газа), имеющего прямое отношение к центральноазиатской политике украинских верхов.
Украина ежегодно потребляет около 70-75 млрд. куб. м. природного газа в год. Снижения энергетической зависимости от Российской Федерации она традиционно пыталась достичь за счет импорта туркменского газа [16]. В 2001 г. Туркмения направила в Украину 35 млрд. куб. м., в 2005 г. планировалось направить 38 млрд. куб. м. газа.
Однако, по мнению вышеупомянутых экспертов, Украина должна была учитывать, что «транспортировку газа из Туркменистана в Украину осуществляет международная группа компаний „Итера“ [17], являющаяся агентом ОАО „Газпром“. Таким образом, сегодня украинская сторона просто не в состоянии в полном объеме диверсифицировать газопоставки. Поскольку диверсификация газопоставок подразумевает наличие нескольких конкурирующих между собой источников газа и разных транспортных путей. В данном случае речь идет о почти одном и том же источнике газа и одном газопроводе» [18].
В октябре 2005 г. об этих выводах пришлось вспомнить, когда президент Туркменистана С.Ниязов во время переговоров по энергетическим вопросам заявил, что инициативы Украины по части увеличения газового импорта из Туркмении должны согласовываться в трехстороннем формате с непременным участием России.
Как отмечают авторы монографии «Центральная Азия: геостратегический анализ и перспективные возможности для Украины», первоначально украинская дипломатия не проявляла надлежащего внимания в отношении центральноазиатского региона [19]. Однако необходимость диверсификации источников энергопоставок обусловила налаживание торгово-экономических отношений сначала с Туркменистаном, а далее с Казахстаном [ 20] и Узбекистаном. Свою роль в активизации связей с регионом сыграла и возможность вести бартерную торговлю.
Украинские эксперты также стали рассматривать регион ЦА как рынок традиционных украинских продуктов (в том числе металлургической продукции, сахара, масла, зерна), а также как площадку, с которой можно развивать сотрудничество с Ираном, Пакистаном и, возможно, Индией [ 21].
В то же время ценность ЦАР для торгово-экономических связей Украины обусловлена возможностью поставки в его страны готовой продукции украинских предприятий и технологий. Так, например, в структуре импорта из стран СНГ Узбекистана 25% составляют машины и оборудование, среди которых есть своя доля украинской продукции.
В не меньшей степени это касается соседей ЦАР – Пакистана и Ирана. С первым Украина наладила широкомасштабное военно-техническое сотрудничество в сфере танкостроения; со вторым стала развивать кооперацию по выпуску в Шахиншаре иранского аналога самолета АН-140 (ИрАН-140).
В 2005 г. возникли предположения о возможном использовании украинского ракетоносителя для запуска иранского космического спутника. При этом ранее взаимодействие с Ираном в сфере атомной энергетики (бушерский контракт стоимостью около $50 млн.) было прервано под внешним давлением евроатлантических стран.
Постепенно в сотрудничество с центральноазиатскими странами стали вовлекаться некоторые крупнейшие украинские финансово-промышленные группы. К примеру, в Узбекистане оказались представленными интересы таких ведущих ФПГ Украины, как «Интерпайп» [22] и «Индустриальный союз Донбасса» (ИСД) [ 23]. Объем работ ИСД, осуществленный в Узбекистане 2004 г., согласно оценке, превысил $100 млн.
Среди заключенных Украиной соглашений по сотрудничеству в центральноазиатском регионе выделяется подписанное в июне 2004 г. в Ташкенте межправительственное украинско-узбекское соглашение об отмене каких-либо изъятий из режима свободной торговли. Таким образом, впервые во взаимоотношениях между странами СНГ были созданы условия для свободной торговли без каких-либо ограничений.
Одновременно украинская делегация во главе с премьер-министром В.Януковичем провела встречу с бизнес-кругами Узбекистана, согласовывая вопросы о совместном экономическом продвижении двух стран в направлении Афганистана с целью восстановления промышленной и транспортной инфраструктуры этой страны.
Украинский премьер в интервью узбекской печати в качестве достижений двусторонних отношений с Узбекистаном назвал возобновление транзита узбекского хлопка через территорию Украины. С этой целью Украина, по его словам, пошла навстречу Узбекистану в тарифной политике, что оказалось выгодно обеим странам.
К наиболее важным направлениям украинско-узбекского сотрудничества премьер-министр отнес:
совместное участие в разработке евроазиатских транспортных коридоров в рамках проектов «шелкового пути» (речь идет о железнодорожном маршруте Фастов-Волгоград-Бейнеу-Ченгельды, поучившем статус международного транспортного коридора N8, и маршруте Одесса-Грузия-Азербайджан-Туркменистан-Узбекистан-Казахстан-Китай);
совместное расширение рынка сельскохозяйственных машин;
работа на нефтегазовом рынке украинских финансово-промышленных групп. В качестве примера была названа деятельность упомянутой выше украинской ФПГ «Индустриальный союз Донбасса», поставляющей в Узбекистан трубы большого диаметра, буровое и геологоразведочное оборудование и принимающей участие как акционер «Узнефтегазстроя» в добыче и поставке природного газа [24].
Украинское экспертное сообщество к ряду наиболее важных интересов Украины в Центральной Азии относило: активизацию участия в создании евразийских транспортных коммуникаций, развитие торгово-экономического сотрудничества и «содействие взаимному тяготению государств СНГ, которые могли бы противостоять гегемонистским амбициям великих мировых государств» [25].
При этом делался вывод, что «вхождение Украины в геополитическое пространство ЦАР возможно при условии балансирования между интересами таких внешних сил, как РФ, Западная Европа и США, Турция, Пакистан, Иран, Индия, Китай, влияние которых, обусловленное исторической традицией или наличными экономическими рычагами, становится все более ощутимым, и которые, понятно, усматривают в иных государствах нежелательных конкурентов» [26].
Эксперты из Узбекистана в числе приоритетов украинско-узбекского сотрудничества называли взаимодействие «в авиа — и автомобилестроении, нефтегазовой сфере, реконструкции и усовершенствовании транспортных коммуникаций, общем участии в восстановлении экономики Афганистана» [27]. В 2000 г. узбекская сторона выдвинула предложение для Украины получить в концессию часть нефтегазоносной территории Узбекистана [28].
В целом есть основание для констатации, что интересы Украины в центральноазиатском регионе в период с 1991 по 2004 гг. сформировались под влиянием указанного выше двойственного характера ее внешнеполитической позиции.
С одной стороны, стремление Украины диверсифицировать источники получения энергоносителей и уменьшить энергетическую зависимость от России за счет поставок нефти и газа из ЦАР находилось в русле интересов евроатлантических стран. С другой стороны, увеличение экспорта из Украины сложной продукции и технологий в страны ЦАР, Иран и Пакистан отвечало интересам тех отраслей украинской экономики (машиностроение, ОПК), которые, хотя и могут вступать в конкуренцию с российскими производителями на тех или иных рынках, в целом принципиально заинтересованы в сохранении тесного экономического сотрудничества Украины с Российской Федерацией.
Отметим, что максимальное расширение торгово-экономического сотрудничества с РФ, центральноазиатскими странами, Китаем, Пакистаном, Индией, Турцией, Ираном является, на наш взгляд, чрезвычайно выгодным для Украины и позволяет ей избежать ошибок тех государств Центральной и Восточной Европы, которые замкнулись исключительно на западных рынках.
Показательны в этом смысле оценки профессора Г.Колодко (Йельский университет), занимавшего должности первого вице-премьер-министра и министра финансов Польши: «Кроме Западной Европы, ЕС и Польши [Украине] необходимо сотрудничество с Россией, странами СНГ и, наверное, Китаем, Турцией. Не нужно повторять польские ошибки. Сейчас Польша ориентирована на Запад. А строительство экономики должно строиться на местном капитале, заграничный капитал из богатых стран может быть только поддержкой. Улучшив свою финансовую и банковскую систему, капиталы можно найти тут, в Украине. В свое время в Польшу пришло много мирового капитала, но инвестиции коснулись только наиболее развитых отраслей, менее конкурентоспособные ничего не получили. В итоге наиболее перспективные предприятия стали частными и часто заграничными, а неэффективные — остались государственными. Такая экономика не может работать… Вам [Украине] необходимо начать активное и агрессивное расширение экспорта в Европу, Россию, страны СНГ. Конечно, на рынки Западной Европы и Северной Америки пробиться будет нелегко: там намного большая конкуренция, чем, например, в СНГ или в Китае. И я думаю, что необходимо развивать экспорт в восточные страны. Тогда и начнется прогресс украинской экономики. Сквозь Украину начнет проходить больше капитала, увеличится импорт. Но нельзя повторять ошибку, которую допустила Польша. Сейчас экспорт в нашей стране — $30 миллиардов, а импорт — $42 миллиарда, то есть дефицит торговли — $12 миллиардов» [29]. «Такая ситуация не может долго продолжаться. Лишь после того, как экспорт будет расти больше, чем национальный доход, можно приглашать иностранные инвестиции» [30].
В оценке угроз безопасности, исходящих в отношении государств центральноазиатского региона, в украинском экспертном сообществе, верно или нет, возникла обеспокоенность по поводу того, что уже к «1997 году в ЦАР возникла новая геополитическая ситуация, имеющая ярко выраженные черты нестабильности и переходного характера» [31]. Такого рода нестабильность связывалась в том числе с проявившейся в 90-ые годы недостаточной эффективностью регионального объединения центральноазиатских государств, и, таким образом, отсутствием импульсов к выработке консолидированной позиции стран региона по некоторым важным геоэкономическим вопросам.
Украина приняла участие в военно-техническом сотрудничестве (ВТС) со странами ЦАР (и, таким образом, соответственно, и в политике в области безопасности в регионе), которое приобрело относительно интенсивный характер, например, с Туркменистаном. Сюда, по информации СМИ, поставлялась продукция таких ведущих предприятий украинского оборонно-промышленного комплекса, как государственная ракетостроительная акционерная холдинговая компания «Артем», Сумское объединение им. Фрунзе, двигателестроительное объединение «Мотор-Сич» и других [32].
На 2001 год украинско-туркменское ВТС оценивалось одним из ведущих украинских экспертов в этой области следующим образом: «В мае 2001 г. Украина договорилась о поставке 20 боевых катеров „Калкан“ и „Гриф“, а Министерство промышленной политики Украины, кроме того, уже разработало ряд новых предложений, которые включают также и общие НИОКР, чего пока нет в отношениях ни с одной страной ГУУАМ. Пожалуй, из стран бывшего СССР объемы ВТС Украины с Туркменистаном уступают только сотрудничеству с РФ» [33].
Нельзя не сказать и о ВТС между Украиной и Узбекистаном. Еще в 1997 г. Украина завершила выполнение контракта на ремонт бронетанковой техники для Узбекистана стоимостью в $3,2 млн. [34]. В октябре 2000 г. было заключено украинско-узбекское соглашение между оборонными ведомствами обеих стран об активизации ВТС. Украинская компания «Укрспецэкспорт» получила заказ из Узбекистана на поставку стрелкового вооружения, малой артиллерии, боеприпасов «для систем залпового огня» [35].
Согласно экспертной оценке, в Узбекистане в конце 90-х годов ХХ в. были представлены интересы таких крупных украинских компаний в сфере производства ОВТ (оружие и военная техника), как «Топаз» и «Мотор-Сич» [36]. Также в эту страну поставлялась, хотя и в небольших количествах, продукция предприятия «Форт» (Винница), специализирующегося на производстве стрелкового оружия [ 37].
Наибольшую известность среди проектов ВТС между Узбекистаном и Украиной получил заключенный в 2003 г. контракт на производство для узбекских пограничных сил сторожевых катеров «Гюрза», оцениваемый в "5,3 млн. Предназначение „Гюрзы“ — патрулирование Амударьи, в первую очередь с целью пресечения поставок наркотиков из Афганистана. Предполагаемое место базирования – Термез.
Как отмечают военно-технические эксперты, "за исключением дизелей, катер длиной 22 м должен „комплектоваться украинским навигационным и радиолокационным оборудованием, вооружен новой 30-мм двуствольной автоматической пушкой, автоматическим гранатометом, пулеметом калибра 7,62 мм, боевым модулем „Шквал“ украинской разработки….дизельная установка катера обеспечивает скорость в 30 узлов и дальность плавания 450 морских миль при скорости 10 узлов“ [38].
19 февраля 2004 г. состоялась церемония закладки судов в Киеве, а в ноябре стало известно о том, что украинская компания „Авиалинии Антонова“ взялась за доставку первой „Гюрзы“ из Киева в Термез самолетом Ан-124 „Руслан“.
Конечно, украинско-узбекское ВТС имеет кардинально меньшие масштабы в сравнении с весьма широким сотрудничеством в этой сфере Узбекистана и России. В данном отношении достаточно назвать совместную российско-узбекскую разработку многопрофильного самолета Ил-76 МФ; договоренность о поставках 50 БТР 80-А Арзамасского машиностроительного завода; соглашение 2000 г. о закупке российских ОВТ на сумму $32 млн., соглашение 2001 г. о приобретении Узбекистаном вертолетов Ка-50, артиллерийских систем, систем ПВО и боеприпасов [39], а также многие иные значимые проекты.
Кроме того, следует признать, что украинское взаимодействие в сфере ВТС со странами ЦАР далеко не всегда носило самостоятельный характер. Например, поставка катеров „Гюрза“ осуществляется в рамках финансируемой правительством США „Программы помощи в сфере экспортного контроля и соответствующих аспектов безопасности границ“ (EXBS).
Тем не менее, расширение взаимодействия с украинской стороной в области обеспечения безопасности имело свои преимущества для центральноазиатских государств. Украина, будучи географически отдаленной от границ этого региона, не могла представлять в ЦАР каких-либо собственных интересов военно-стратегического плана. Поэтому развитие сотрудничества с ней, например, в сфере ВТС или же в области совместного восстановления инфраструктуры Афганистана не несло для центральноазиатских государств какого-либо политического риска и с этой точки зрения могло быть вполне привлекательным. В свою очередь сформировавшийся в 1991-2004 гг. интерес Украины к центральноазиатскому региону был связан с необходимостью принимать участие в процессе продвижения на рынки азиатских стран, вне которого она рискует воспроизвести геоэкономические ошибки некоторых своих западных соседей, а также с попытками обеспечить себе альтернативные источники получения энергоносителей.
Ситуация во взаимоотношениях между Украиной и государствами Центральной Азии стала коренным образом меняться после „оранжевых“ событий конца 2004 г. в Киеве. Причиной этому послужила значительная ревизия внешнеполитического курса украинского государства.
Речь идет о стремлении к радикальному пересмотру осторожной и взвешенной кучмовской политики „многовекторности“ (построения „баланса интересов“ между западными странами и РФ) и вытекающего отсюда стремления трактовать Украину как одну из ординарных составляющих региона Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) и в то же время активного проводника процесса „продвижения демократии“ на восток.
Таким образом, была поставлена под сомнение фундаментальная двойственность украинской внешней политики, определявшая в течение длительного времени позицию страны в отношении Центральной Азии, и совершена попытка утвердить ее новую, сугубо одновекторную направленность.
Как отмечал директор Института политического анализа и международных отношений С.Толстов, анализируя внешнеполитические приоритеты Украины в 2005 г., „концепция новой власти в отношении международной политики предусматривает, что в своей внешнеполитической деятельности Украина будет следовать примеру государств Центральной и Восточной Европы – новых членов НАТО и ЕС. Таким образом, делается попытка частичной имитации международной деятельности таких стран, как Польша, Румыния, Латвия, Эстония и др. С точки зрения нынешнего руководства МИД Украины, „помаранчевая“ революция и победа блока Ющенко-Тимошенко на президентских выборах в Украине, наряду с „революцией роз“ в Грузии, открыли новый этап демократизации и продвижения „новых стандартов“ демократии в Евразии. (…) Импульсом для активизации позиций Киева на постсоветском пространстве стала серия провалов российской внешней политики, углубления системных проблем в самой РФ, свержение президента А.Акаева в Киргизии. В этом ряду отмечаются: провал плана Д.Козака по урегулированию конфликта в Приднестровье, неудача пророссийского Демократического блока на парламентских выборах в Молдове, проведение несанкционированного Россией референдума в Беларуси, поражение кандидата, поддержанного Москвой на президентских выборах в Абхазии и т.п. С подачи западных аналитиков, Россия рассматривалась как „колосс на глиняных ногах“, уже не способная играть решающую роль в регионе и сдерживать процессы перемен в странах СНГ, доминантой которых одни видели демократизацию режимов, другие – смену ориентации на евроатлантическую или конструирование популистских диктатур. В этой связи делался вывод, что Украина может перехватить роль регионального лидера, оказывающего определенную политическую поддержку антирежимным движениям и новым правительствам, которые придут к власти в результате серии революционных смен режимов в странах СНГ“ [40].
Такого рода ревизия внешнеполитического курса воплотилась в подчеркнутом стремлении нового украинского руководства следовать установкам евроатлантических сил. Наметилась тенденция к реанимации проекта ГУАМ как противовеса российскому влиянию в КЧР и ЦАР с возможной придачей ему функций в области обеспечения безопасности. При этом отношения с Россией, другими странами СНГ, Китаем, Ираном стали трактоваться иначе, чем это было ранее.
Некоторые эксперты полагали, что предпринимаемая с 2005 г. реанимация ГУАМ находится в русле концепции „продвижения демократии“, сформулированной в решениях Совета национальной безопасности США 28 декабря 2003 г. Также стали очевидными попытки объединения в рамках внешнеполитических инициатив Украины балто-черноморского и каспийско-черноморского диалога. Обращает на себя внимание, что когда речь заходит об инициированном 12 августа 2005 г. В.Ющенко и М.Саакашвили „Содружестве демократического выбора“, то речь идет именно о сотрудничестве Балто-Черноморско-Каспийских стран.
Распространение компетенции реанимированного ГУАМ на вопросы безопасности, согласно бытующему в украинских экспертных кругах мнению, отвечает евроатлантическим интересам в КЧР и ЦАР в том аспекте, что „поскольку правительства многих стран Западной Европы весьма сдержанно воспринимают перспективы активизации военной деятельности НАТО в Закавказье и Средней Азии, с точки зрения США и ряда стран Центральной и Восточной Европы использование организации ГУАМ в военно-политическом аспекте представляется более удобным [41]. Речь идет о военно-политическом контроле над территориями, по которым проходят нефтегазовые коммуникации.
В качестве другого варианта возможной реанимации ГУАМ в экспертных кругах также рассматривали создание объединения в составе Азербайджана, Турции, Грузии, Казахстана, США с предполагаемым присоединением Украины. В таком случае Содружество демократического выбора должно будет ограничиваться по преимуществу восточноевропейскими вопросами [42].
В украинском экспертном сообществе в качестве основного мотива, с которым связано наблюдавшаяся на протяжении 2005 г. интенсификация сближения НАТО и нынешних киевских верхов, порою выделяют стремление евроатлантических сил сформулировать ответ на такие вызовы, как углубление китайско-российского военно-политического сотрудничества и вывод одной из военных баз Соединенных Шатов из центральноазиатского региона.
Сформировавшийся на протяжении 2005 г. курс украинской власти в Восточной Европе и черноморско-каспийском ареале С.Толстов охарактеризовал как содействие „давлению на Россию с флангов, в том числе – достижение ускоренного вывода российских баз с территории государств — участников СНГ… “ [43].
Соответственно, изменилась и роль Украины в центральноазиатском регионе. Из участника процесса обеспечения „геополитического плюрализма“ на постсоветском пространстве Украина стала трансформироваться в моновекторного проводника процесса „расширения свободы“.
Вместе с тем, осуществление такого рода линии достаточно быстро натолкнулось на значительные проблемы. Украина не получила сколько-нибудь значимых дивидендов на европейском направлении, продвижение на котором могло рассматриваться в качестве главного приза за ревизию внешней политики. ЕС не проявил какого-либо энтузиазма по поводу евроинтеграционных перспектив Украины: „Вместо сотрудничества на основе стратегий и программ, предшествовавших членству в ЕС, как это делалось в отношении всех стран, признанных кандидатами в члены ЕС, Украине был предложен косметически расширенный План действий (ПД) в рамках европейской политики соседства ( 21.02.2005). Такой статус не предусматривает обретения членства в ЕС … “ [44] Еще явственнее такого рода позиция проявилась в 2006 г., а 22 января 2007 г. на заседании Совета министров иностранных дел в Брюсселе Европейский Союз принял решение о том, что новое соглашение о партнерстве и сотрудничестве с Украиной на десятилетнюю перспективу „не будет определять любых возможных в будущем направлений развития отношений ЕС – Украина“.
Интеграция же в НАТО, в отличие от идеи присоединения к ЕС, не снискала популярности в общественном мнении Украины. К тому же попытка ускоренного вступления в НАТО встретила скорее скептическую реакцию ряда ведущих игроков „старой Европы“, в том числе Франции, Германии, Испании.
Критики нового внешнеполитического курса в политических кругах Украины заявили о том, что, не предоставляя гарантий в отношении евроинтеграции, он в то же время привел к вовлечению украинского государства в конфликт с Россией и ослаблению политического импульса развития отношений Украины с азиатскими странами. (Исключение здесь составили попытки возобновить в 2005 г. украинско-иранский диалог по проблемам газообеспечения).
Кризисное состояние внешней политики, проводимой новыми властями Украины, было признано и со стороны экспертов, всецело ориентированных на евроатлантические подходы [45].
„Конструкторы“ украинской внешней политики вызвали обвинения в недостаточно взвешенной оценке общего соотношения сил, а также роли российского и восточного факторов, в том числе непонимании того, что, вопреки сохраняющемуся геостратегическому ослаблению России (начиная с 90-ых годов ХХ столетия), на сегодняшний день „это уже не кризисное государство постсоветских лет“. Российская экономика, усиленная высокими ценами на нефть, более прочно стоит на ногах. Огромные доходы от экспорта энергоносителей не в последнюю очередь инвестируются в сфе
