Россия. Три года кризиса добьют средний класс

Россияне постепенно привыкают жить в условиях кризиса, однако угроза роста безработицы, снижение доходов на фоне повышения цен и туманность экономических перспектив по-прежнему держат население в напряжении. Оптимисты видят в сложившейся ситуации время для новых возможностей. Но сумеют ли россияне ими воспользоваться? Приведет ли кризис к глобальным изменениям в сознании жителей страны? Об этом в интервью «Yтрy» рассуждает генеральный директор Исследовательской группы «ЦИРКОН» Игорь Задорин.

"Yтро": Каковы ваши прогнозы относительно безработицы в России в ситуации экономического кризиса? Что будет с рынком труда в ближайшее время?

Игорь Задорин: Давайте разделим эти два вопроса. О рынке труда в России я бы вообще не стал говорить в сегодняшней беседе. Во-первых, потому что думаю, что из всего объема российских трудовых ресурсов весьма небольшая часть действительно находится на рынке, то есть перераспределяется по рыночным законам спроса и предложения. Во-вторых, эта тема не является моей, тут есть другие специалисты. А вот по поводу угрозы роста безработицы несколько слов скажу.

Прежде всего, на мой взгляд, экономический кризис далеко не во всех случаях увольнений, сокращений, высвобождения кадров является причиной этих явлений. Для многих компаний он является только поводом или дополнительным стимулом ожидавшегося или планировавшегося сокращения штатов. О том, что за последние годы спрос на трудовые ресурсы во многом являлся лишь отражением возросших финансовых возможностей бизнеса, а не следствием реальных потребностей, говорилось и писалось много. Зарплаты росли быстрее производительности труда. Какая-то коррекция все равно должна была произойти. Я знаю немало менеджеров, которые откровенно говорят: ну, наконец-то, я смогу хотя бы под предлогом кризиса спокойно уволить нескольких не очень квалифицированных, нерадивых или просто лишних сотрудников, даже при том, что компания не испытывает серьезного спада производства. Поэтому число уволенных, безусловно, будет увеличиваться. Но в отдельных секторах этот процесс, к сожалению, может быть искусственно усилен менеджерами по персоналу, действующими по западным лекалам. А они ориентированы на другую социальную культуру, где людям привычны увольнения и сокращения, порой привычно и пребывание в статусе безработного. У нас же ситуация иная, потеря работы воспринимается крайне болезненно, иногда как полная катастрофа, и я бы рекомендовал руководителям все-таки осторожно применять подобные меры. Может быть, даже искать различные компромиссные решения.

"Y": То есть вместо увольнения понижать зарплату?

И.З.: Да, например, переводить на сокращенный рабочий день или неделю, если реально есть падение производства. Вспомним лихие девяностые. Во многом действительно серьезных социальных взрывов не происходило именно потому, что старые директора бывших советских производств делали что угодно – уменьшали реальную зарплату, отправляли в неоплачиваемый отпуск, – но не выставляли за ворота до тех пор, пока предприятие существовало. Потеря социального статуса работающего человека у нас зачастую переживается критичнее, чем потеря в материальном плане. Вообще многие специалисты отмечают, что безработица в России во многом стимулирована даже не неблагоприятной экономической конъюнктурой, а серьезной социальной пассивностью населения, неготовностью к смене социальных позиций. Очень низкая мобильность россиян фиксировалось всегда. А в таких ситуациях, как кризис, она особо ярко проявляется как негативный фактор. Я знаю точно, что даже в условиях кризиса в отдельных отраслях и областях у нас создаются новые предприятия. Конечно, это дальняя Сибирь, возможно, Якутия или еще севернее и восточнее, но там есть работа. В тех же США люди, оставшиеся без работы, готовы оперативно собраться и отправиться туда, где проще трудоустроиться, в другой штат, в другую страну. А у нас многие будут стонать о том, что работа в их городке исчезла, но даже не попробуют куда-нибудь поехать за ней.

Помимо стимулирования социальной мобильности, надо хорошо подумать о том, что государство может предложить в плане создания рабочих мест, в том числе в рамках так называемых „общественных работ“. Сейчас про эти общественные работы все время говорят, но кроме лозунгов пока ничего нет. Причем, думаю, даже деньги для этого есть, но оказывается, что это дело, по большому счету, некому поручить. Нет социальных предпринимателей, которые, действуя в формате бизнес-предприятия, были бы ориентированы при этом на решение социальной задачи. Мы уже год пытаемся работать с одним фондом, который данную тему развивает, но видим, что в стране полная тишина по этому поводу. Хотя, на мой взгляд, в России много людей, которые могли бы взять на себя такую роль – социальных менеджеров, предпринимателей, „инноваторов“, но нет соответствующего общественного института, правовых норм, да и политической воли.

"Y": Следует ли в связи с ростом безработицы ожидать социальных волнений в ближайшее время или в более отдаленной перспективе? При каких условиях они могут возникнуть?

И.З.: Условия, при которых могут возникнуть серьезные социальные волнения, описаны еще Лениным в его бессмертных работах, где говорилось не только об объективных факторах, но и субъективных. О том, в частности, что у эффективных протестных движений должны быть лидеры, а кроме того, должны быть организации, институты, которые аккумулировали бы народное недовольство. У нас их нет. В принципе, разных некоммерческих организаций и профсоюзов вроде бы много, но они не пользуются авторитетом, не рассматриваются гражданами как институции, которым можно было бы доверить роль защиты и трансляции трудовых и иных интересов и т.д. Поэтому, даже если будет довольно высокий рост безработицы, недовольство может остаться атомизированным, то есть каждый человек будет пытаться индивидуально решить собственные проблемы. Коллективное же действие маловероятно. Но ведь мы говорим про социальный протест именно в форме коллективного действия, потому что индивидуальный протест никого особо не волнует. Кстати, сейчас уровень декларируемой готовности населения к акциям протеста в два раза ниже уровня, который был в 1997 г., в период кризиса неплатежей и „рельсовых войн“. Тогда уровень декларируемого потенциального участия в протестных акциях достигал 50%, а сейчас – около 30%. И это даже меньше, чем в начале 2005 г. при монетизации льгот. При этом и тогда все в целом осталось в рамках, никакой революции не случилось.

"Y": А какова вероятность возникновения стихийных акций протеста?

И.З.: Такое действительно возможно, особенно если первые случаи стихийного коллективного протеста на какое-то время станут образцом для подражания. Если те же самые СМИ их раскрутят и подадут как успех. Почему при монетизации льгот было довольно много выступлений? Потому что в самом начале первые выступления пенсионеров были показаны как действительно эффективные: смотрите, правительство засуетилось, задумалось, начало принимать какие-то меры.

"Y": Вы говорили о низком уровне мобильности российского населения. Может ли кризис повысить внутреннюю миграцию?

И.З.: Сейчас в этом смысле момент хороший. У нас появилось новое поколение, сравнительно молодое, сформировавшееся в новых условиях, для которого переход с работы на работу более привычен, чем для старшего поколения. А поэтому я допускаю, что для них будет легче и переезд с места на место. Но, опять же, надо показать это как культурный образец. Вспомним ударные комсомольские стройки. Речь не идет о том, чтобы сейчас создавать их полный аналог. Но в любом случае должны быть тиражированы реальные ситуации, когда люди едут туда, где необходима рабочая сила, и показано, как они там устраиваются (ведь понятно, что многих останавливает неизвестность). Сам по себе кризис, конечно, создает условия для мобильности, но все равно нужны дополнительные стимулы, связанные с информационными, психологическими факторами.

"Y": Сейчас бытует общее мнение, что время любителей прошло, настало время профессионалов. Насколько оно справедливо? Поможет ли кризис остановить деградацию трудовых ресурсов, происходившую в последние годы?

И.З.: Не думаю, что сейчас началось время профессионалов. К сожалению, у нас такое состояние трудовых ресурсов, что еще довольно долго трудоустройство будет связано не с профессиональным статусом. Конечно, было бы очень здорово, если бы кризис стимулировал, по крайней мере, перестройку трудового профессионального сознания, ориентировал его на то, что образование и квалификация действительно влияют на трудовой статус. Ведь до последнего времени не было никаких стимулов, заставляющих человека повышать свою квалификацию, становиться профессионалом, потому что его трудоустройство и уровень этого самого трудоустройства очень часто вообще не имели никакого отношения к квалификации и профессионализму. Значительная часть трудоустройств происходила не открытым рыночным способом, а на основе социальных (неформальных личных) связей, по знакомству, или, как говорилось ранее, „по блату“.

Кстати, все говорят, что кризис – время новых возможностей. Но это время новых возможностей не для всех, а только для тех, кто готов меняться, в том числе, повышать образование или даже менять профессию, в которую попал случайно. И если будет повышаться социальная мобильность или хотя бы готовность к ней, это может повысить и качество трудовых ресурсов.

Если говорить о том, чем еще кризис может помочь в решении кадровой проблемы, то я бы обязательно вспомнил о давней идее репатриации кадров. В свое время из страны уехали если не самые лучшие, то самые активные, мобильные. И если в это кризисное время мы хоть чуть-чуть будем выглядеть лучше, чем другие страны, хоть чуть-чуть удержим падение в приемлемых рамках относительно того, что может случиться в США или Европе, то даже это будет стимулом к тому, чтобы часть наших людей вернулись. А это в известной степени тоже повысит качество национальных трудовых ресурсов.

"Y": В последнее время часто говорилось и о том, что в России остановились социальные лифты. Может ли кризис их запустить, дать возможность амбициозным и талантливым людям продвинуться в те круги, куда раньше им доступ был закрыт?

И.З.: Если говорить о государственных, политических позициях или крупном бизнесе, думаю, здесь серьезных изменений в ближайшее время не будет. В большей степени я питаю надежду в отношении так называемого третьего сектора – некоммерческих организаций и им подобных, то есть то самое социальное предпринимательство, о котором говорил выше. Сейчас российские НКО в основном ориентированы на самих членов этих организаций или благотворительность. Хотя во многих европейских странах третьему сектору реально доверены некоторые социальные функции (отдельные элементы социального обеспечения, социальные услуги), которые у нас в России в основном выполняет государство. И там иногда вклад этого сектора в ВВП страны равен 7% — 8%, а в России — около 1%. Я думаю, что при правильной организации многие НКО могли бы снизить остроту безработицы, взяв на себя избыточный трудовой потенциал и найдя ему применение в социальной сфере. По большому счету, российский третий сектор долгое время развивался с точки зрения человеческого потенциала по остаточному принципу: те, кто не смог реализоваться в политике или бизнесе, уходили в эти самые НКО. Хотя там есть и успешные менеджеры, но их единицы. Выражаясь терминами фондового рынка, третий сектор у нас в России сильно недооценен. И если у молодых амбициозных людей найдется желание реализоваться в третьем секторе, там есть большие возможности, те самые социальные лифты, там можно вырасти в успешного лидера.

"Y": Одна из основных опасностей в кризис – потеря долгосрочных перспектив, прежде всего, у среднего класса. Отмечаете ли вы эту тенденцию?

И.З.: На сегодняшний момент мы не зафиксировали потери долгосрочных перспектив у среднего класса. Да, есть ощущение, что на некоторое время придется, возможно, „ужаться“, но не сильно и ненадолго. Средний класс по своей ментальности активен и оптимистичен. Но, если и дальше будет раскручиваться тема трех лет кризиса, психологические процессы потери перспектив легко могут усилиться. Фраза Шувалова, повторенная затем Грефом и Кудриным, о том, что кризис продлится три года (откуда они это взяли?), качественно меняет весь дискурс о кризисе. Год можно потерпеть, не меняя стратегических планов. Три года – это, с большой вероятностью, смена жизненных стратегий. А у нас так долго и мучительно происходило расширение (удлинение) горизонта жизненного планирования, что подрывать этот процесс не очень обдуманными заявлениями высокопоставленных чиновников, на мой взгляд, категорически неправильно.

"Y": А что вообще будет сейчас с российским средним классом? Можно ли говорить о том, что в случае затяжного кризиса общество с точки зрения социальной структуры будет отброшено лет на десять назад, а то и больше?

И.З.: Вряд ли мы скатимся к уровню десятилетней давности. По-моему, произошли уже некоторые совершено необратимые вещи. Выросло поколение, которое в совсем других моделях поведения работает и живет. И оно в большинстве своем действительно будет по-другому относиться к этим трудностям, проблемам. Оно скорее будет искать новые или дополнительные заработки и всячески пытаться сохранить свой текущий потребительский статус, чем осуществлять массовый дауншифтинг.