Кризис сделает из России страну бомжей

В своей статье «Еще раз о режиме искусственной деполитизации» Михаил Ремизов затронул важную тему. Он написал, о том, что: «На протяжении всех минувших лет русской формой бунта были эскапизм и десоциализация. Они и станут ответом на невозможность политического участия. И это гораздо страшнее, чем любая революция».

Я думаю, что некоторые читатели удивились – а чем это опасно?

Мне хотелось бы остановиться подробнее на этой проблеме. Ибо за первой волной десоциализации общества (90-е годы) в наших условиях может последовать, или уже следует и вторая волна десоциализации.

На чем держатся правила жизни в обществе? На неписанном «Общественном договоре». Там, где есть государство и власть, есть и Общественный договор между этой властью и народом. Власть всегда что-то дает народу, а народ дарует власти часть своих полномочий. Иначе во власти не было бы никакого смысла, а значит, в обществе и не было бы никакой власти.

Были, конечно, взаимоотношения господ и рабов, когда раб никак не защищен, но взаимоотношения эти существовали, если так можно сказать, вне общества. Было общество, основанное на Общественном договоре, и были рабы — не люди, не члены этого общества.

Общественный договор – это никакая не абстракция. Скажем, что такое деньги? В чем сила этих бумажек, на которые (пока) можно купить почти все, что угодно? Сила этих бумажек в том, что они часть Общественного договора, мы все просто договорились, что будем считать эти бумажки деньгами, эквивалентом стоимости той или иной вещи или услуги. Если завтра общественный договор в отношении денег перестанет существовать, то можно ли будет на них купить хоть что-то? Они станут просто бумагой.

Если перестанет действовать Общественный договор между народом и властью, то будет ли функционировать то, что мы называем государством? Не будет, конечно. Если нет Общественного договора, то офицер и солдат не обязаны выполнять приказы свыше, полиция не обязана ловить бандитов, врачи не обязаны лечить больных и т.д.

Между прочим, Общественный договор в России стремительно устаревал и в начале ХХ века. И его начали «подписывать» на новых условиях (парламент, гражданские свободы и т.д.).

Если мы немножко подумаем, то увидим, что, в общем-то, и в последние годы советской власти Общественный договор ослаб. Власть не выполнила свои обещания насчет коммунизма, народ перестал верить в догмы идеологии (и сама власть перестала верить в них), и нужно было переписывать «Общественный договор». Что и попытались сделать.

Т.е. Общественный договор – это не шутка, не выдумка досужего ума, а то, на чем все и держится.

Что такое хаос 90-х годов? Это отсутствие полноценного договора между властью и народом. По сути, общество развалилось на хищные стаи, которые стали грабить общественную собственность. Власть перестала что-либо обещать и гарантировать. Огромный милицейский аппарат почти бездействовал. Люди сами были вынуждены договариваться с одними бандитами путем посредничества других бандитов.

Однако их этого хаоса могла вырасти демократия. Я помню, как в феврале 1993 года меня, журналиста «Правды» пригласил один губернатор, тогда эта должность называлась Председатель областного совета народных депутатов. Это был замечательный человек, ректор местного пединститута, демократ по убеждениям, настоящий демократ, сторонник народовластия, а не либерал.

Он сидел в кабинете, в здании бывшего обкома партии, потом мы встречались еще где-то, в очень скромной квартире, его помощник принес бутылку сухого вина, за которой «губернатор» послал его в ларек. И где-то за час беседы этот человек объяснил с высоты своей власти, что происходит в стране. Он был очень взволнован. Он понимал, что конфликт между Президентом и Верховным Советом остановить нельзя.

После 1991 года в РФ, по сути, не было нормального разделения властей, и Президент и Верховный Совет оказались примерно равными по силе. И этот «губернатор», похожий на школьного учителя (кем он и был когда-то), ходил взволновано по комнате и говорил, что столкновение между Президентом и Верховным Советом неизбежно (а тогда конфликт никому не казался тотальным), что причина этого столкновения в природе власти.

Он рассказал, что вот Ельцин прислал своего представителя в область, но функции Председателя облсовета и у этого представителя одни и те же. И далее, он сказал, что власть можно выстраивать сейчас двумя путями. Первый путь – демократический. Это реформа Советов, когда местный Совет посылает своего представителя в областной Совет, а тот соответственно в Верховный Совет. Местные и областные советы имеют право отзыва своего представителя. Но решения вышестоящих Советов обязательны для нижестоящих.

«Сейчас же полный бардак – сказал «губернатор», — у меня в одном местном Совете есть председатель, он приходит на работу иногда в кальсонах и тапочках, завтра он придет голый, но я не имею права его снять с должности».

Реформированная система Советов давала возможность выстраивать власть «снизу». Ельцин же выстраивал власть сверху, свою вертикаль через своих представителей на местах: «В первом случае, — сказал губернатор, — будет демократия, а выстроенная Президентом вертикаль «сверху» — это диктатура».

Я здесь не хочу сказать, что план этого «губернатора» был всем хорош. Это вообще к теме данной статьи не имеет отношения. Просто если бы была такая система Советов, то был бы возможен Общественный договор. Мы вас выбираем в местный Совет, вы выбираете своего представителя в областной Совет, и он там защищает наши интересы, а областной Совет посылает своего человека в Верховный Совет и он тоже защищает наши интересы.

И какой-то сговор против избирателей среди такого количества разноуровневых депутатов нереален.

Люди доверяют свою часть суверенитета конкретному человеку, он обязан защищать их интересы, если плохо защищает, то его имеют право отозвать.

Что получилось в итоге? Переворот Ельцина в 1993 году, с тех пор у нас в стране нет Общественного договора. Кому с кем договариваться, если они (по большому счету) сами себя назначают и сами перед собой отвечают?

Положение отчасти исправил Путин в том смысле, что ему какая-то часть общества стала доверять, и между Путиным и этой частью общества существует определенный Общественный договор. Это суть нашей сегодняшней политической системы. Маловато будет для устойчивого положения, и двигаться с «этого места» просто некуда.

А что такое десоциализация общества? Она происходит в отсутствие Общественного договора, когда человек перестает чувствовать себя связанным с государством и социальным организмом общества. Я уже говорил, это когда офицер и солдат не считают себя обязанными выполнять приказы свыше, полиция не обязана ловить бандитов, врачи не обязаны лечить больных и т.д. И все это уже мы проходили в 90-х годах!

Когда «красные директора» стали грабить своих рабочих и приватизировать в тихую заводы, когда часть генералов превратила армию в доходное место для себя. Когда рабочие стали воровать медные кабели и алюминиевые провода и сдавать в утиль, а там принимали, делая вид, что так и надо, когда бандиты заменили милицию, когда врачи перестали лечить, а преподаватели в вузах учить и т.д.

Тогда дело спасло то, что была реальная свобода, а реальная свобода была, опять же потому, что никому ни до кого не было дела. Но Ельцин не давал поднимать цены за ЖКХ, не поднимал цены за проезд в транспорте, никто не имел право выселить человека из его квартиры, никто никому не читал мораль и никто, ни от кого ничего не требовал. Критика власти не считалась экстремизмом. Зато спиртное стоило копейки.

Десоциализация в нынешнем ползучем виде выглядит иначе, чем в 90-е годы. Ее порождает деполитизация общества. Люди не считают, что у них есть законодательная власть, доверие к Думе нулевое, люди не верят решениям судов, люди не считают, что те, кто при власти легитимен, т.е. наделен полномочиями народа.

Если спросить простого человека – правомочны ли мэры, губернаторы, начальники милиции в своих решениях, то этот человек ответит, наверное, что правомочны, но если сказать человеку, что это он наделил их этими полномочиями, то человек будет это отрицать. Тогда откуда их власть, если мы их не наделяли этими полномочиями?

Это власть тех 25% населения, которые голосуют за ЕР? Нет, это не их власть. Тогда чья?

Если есть реальные партии, то они тоже дают власти легитимность, одному был симпатичен СПС, мне «Родина», кому-то КПРФ. Т.е. тех людей, которые возглавляют партии и отстаивают какие-то идеи, человек идентифицирует с самим собой. И это как бы он сам заседает в парламенте. Теперь в Думе по сути одна партия, и та там оказалась, благодаря рейтингу Путина.

Общественного договора нет, но есть элита, которая закручивает гайки по всем направлениям. Если бы в стране были граждане, то они противились такому положение вещей, как минимум никто не голосовал бы за ЕР. Но граждан в стране нет.

Гражданин – это человек, который твердо знает, что он часть нации, что власть в стране принадлежит народу, что воля народа первична, что чиновники наемные работники и не более того.

Но никто за двадцать лет не удосужился воспитать из наших людей граждан. По идее, такое воспитание должно начинаться в школе, но молодые люди выходят из школ с сумбуром в головах. Странное дело, но строя демократическую республику почему-то забыли о том, что нужно воспитывать человека гражданином. Забыли главное? «Случайно», наверное, «забыли».

Если у нас нет граждан, то о каком Гражданском обществе говорил господин Медведев в своем интервью с Митковой? Или под Гражданским обществом понимается возвращения привилегий либеральной интеллигенции и их тотальному господству в СМИ, культуре, и навязыванию ими своего видения мира? Но это не гражданское общество, это беспредел называется. От этих учителей жизни и сейчас блевать тянет, а если концентрация увеличится?

Но если у нас в стране Общественного договора нет, и нет граждан, то, как могут развиваться отношения с властью? Первый вариант – это безразличное подчинение народа, основанное на росте благополучии большинства населения. Это вариант, в какой-то мере, был во время второго срока Путина.

Но если экономическое положение будет ухудшаться?

Тогда второй вариант, это сопротивление, забастовки, демонстрации, баррикады и пр. Но это когда человек знает, чего он конкретно хочет. Когда он знает, что потребовать от власти, кого привести к власти. Когда можно сменить губернатора, голосовать за другую партию, выбрать нового президента.

А если всего этого нет, если у нас деполитизация?

Тогда и следует десоциализация. Когда президент Медведев говорит о том, что можно ехать на прииски и золото «мыть», или трудовые армии создавать и дороги строить. Или переучивать людей и перебрасывать их в другие районы, то это ведь возможно в стране с Общественными договором. Когда есть власть, которой доверяют. А так возникает вопрос – почему мы должны дороги строить, а не 10 миллионов чиновников?

А ведь у нас первая волна десоциализации уже породила многие миллионы, которые не хотят, и не будут работать не при каких условиях.

Наиболее яркими представителями «культуры десоциализации» являются нынешние бомжи. Бомж — это очень сильный человек. Он терпит похмельные муки, он терпит боль, он живет в состоянии депрессии, а это само по себе ад. Бомж постоянно всех опасается, но на самом деле ничего не боится. Ему нечего терять. Бомж глубоко ненавидит и презирает общество. Он умер для общества, но и общество умерло для него.

Для бомжа нет авторитетов, для него ничего не значит цивилизация, в определенных условиях он всегда может постоять за себя, а на «своей территории» он может быть опаснее любого супермена.

В условиях десоциализации люди в душах своих постепенно превращаются в таких «бомжей», не в том смысле, что прекращают мыться, а в том, что нормы, принятые в обществе, для них ничего не значат. С виду элитный офицер Генерального штаба, а в душе своей уже отчасти бомж. С виду судья в мантии, а уже давно бомж, для которого нет ничего святого.

Людей, которые не имеют внутренних связей с обществом у нас много, и не в последнюю очередь это люди из буржуазной элиты, именно они отрицают общество не в меньшей степени, чем бомжи.

Их разница с бомжами только в том, что реальные бомжи копошатся на помойках, а элитным бомжам достались дворцы, «ягуары», яхты и пр. Они попали на этот праздник жизни случайно, у них есть те или иные «кураторы», которые в любой момент могут отнять бизнес и деньги. И потому люди элиты тоже не считают себя гражданами и хозяевами страны. Они – социальные бомжи.

Но большинство населения РФ все-таки еще остаются социальными людьми, они патриоты, они труженики, они учителя и врачи, рабочие и крестьяне. Вот их десоциализация страшна. Значительная часть молодежи уже идет по этому пути. В условиях усиления кризиса и обнищания населения, неизбежно десоцилизация усилится.

С одной стороны хорошо, что люди в этих условиях не будут протестовать и не выйдут на баррикады, но с другой стороны, они превратятся в бомжей. А попробуй бомжей мобилизуй хоть на что-то, попробуй ими покомандуй. Сопротивляться не будут, просто разбегутся и попрячутся.

Если нет возможности воздействовать на власть политическими методами, а это так в условиях деполитизации, то можно просто не признавать эту власть в личном порядке. И тогда общество в кратчайшие сроки просто выйдет из-под контроля власти.

На самом деле у десоциализированных людей есть масса способов борьбы. Когда все перестанут платить за жилье, коммунальные услуги, когда мелкий и средний бизнес перестанет платить налоги. Когда перестанут признавать решения судов и т.д. Не то чтобы будут бороться и сопротивляться, а просто перестанут верить, что есть какие-то правила, по которым человек обязан жить.

Десоциализация приводит к уничтожению страха перед государством. И если общество входит в этот штопор, то насилие со стороны государства будет просто невозможным. С кем и как бороться? Все сидят по домам. Нельзя же за неуплату услуг ЖКХ выселить всех. Ну если придут менты, с ними можно поделиться. Вот это самое важное. Это происходило все 90-е годы, это происходит сейчас, но важен масштаб.

А если десоцилизированные люди смогут как-то организовать выплаты ментам, то ментов вообще можно будет нанять, и они будут охранять подступы к нашим домам и к нашим городам.

Могут сказать, что десоцилизация — абстракция. Увы, нет. И чувствую это по себе. Я патриот, абсолютно законопослушный гражданин. Но сравнительно недавно почувствовал в себе новые качества.

Попал мне в руки случайно пенсионный проездной на полгода в метро. И вот замечаю, что каждый раз, когда я прохожу через турникет и обманываю государство, то испытываю я чувство глубокого удовлетворения. Кому-то в результате грабежа государства достался Норникель, кому алюминиевые заводы, кому колхоз, кому прачечная, а мне вот достался этот проездной. Пустяк, но приятно.

И вот иду я раз задумавшись, достаю механически из паспорта этот проездной, и не обращаю внимания на мента. Видно это был солдат внутренних войск, маленький такой, бледненький и печальный, одно «ухо» его ушанки оттопырилось, и был он похож в своей серой форме на зайчика, а не на мента.

И, вдруг, он мне говорит: «Предъявите документ, удостоверяющий, что вы пенсионер». Это было так неожиданно, что я оторопел и сказал, что у меня нет такого документа. Тут «зайчик» мне говорит неуверенно даже печально, указывая на ментовскую комнату – «пройдемте». Он не верил, что я пойду, но во мне тут сработала законопослушность и я пошел.

Там сидело ментов пять, они с интересом подняли глаза на «добычу», мгновенно оценили мое этническое происхождение и платежеспособность, и интерес их угас. «Зайчик» подвел меня к лейтенантику лет двадцати двух, он попросил ему дать мой паспорт, я подтвердил, что пенсионного удостоверения у меня нет, лейтенант сказал строго, но обнадеживающе одновременно: «Вот вам уголовный кодекс, ваше правонарушение карается двумя годами заключения. Или штраф».

Стало смешно, когда он сказал про эти два года тюрьмы, но потом я быстро вспомнил, в какой стране я живу, и я быстро согласился на штраф.

А лейтенант был симпатичный русский парень, с нормальными человеческими глазами. Он свел брови с напряжением, и поинтересовался – с квитанцией я хочу платить или без квитанции? Я сказал, что формализм нам разводить ни к чему, мы же русские люди. Услышав про русских людей, лейтенант одобрительно улыбнулся и сказал – сто пятьдесят рублей. И всех делов.

Я отдал деньги, повернулся, чтобы уйти и тут услышал за спиной: «Александр Владимирович, а вам проездной вернуть? Лейтенант был весь напряжен, я молча взял из его рук проездной. Вот в этом месте мы с лейтенантом выступили против нашего неродного государства.

«Александр Владимирович, — понизив голос, сказал лейтенант, — только в следующий раз, когда к вам подойдет милиционер, не говорите, что у вас нет пенсионного удостоверения, говорите, что вы бывший офицер, а удостоверение у вас дома».

«Да я врать не умею», — ответил я.

И тут лейтенант, вдруг, сказал: «Хороший вы человек, Александр Владимирович». И я увидел перед собой русского мальчика, который ненавидел это государство, и свое МВД, гораздо больше, чем я.

Так что я думаю, что десоциализация коснулась наших правоохранительных органов гораздо в большей степени, чем простых людей.

Но правоохранители тут даже и не причем.

Потому что для запуска процесса сопротивления десоциализацированных людей не нужны вожди, сетевые структуры и пр. Это происходит само собой. Бомжей же никто не учит ненавидеть государство и общество.

Кто-то скажет, что все это нереально, но психологи знают, что в определенных условиях люди деградируют в социальном отношении почти мгновенно, буквально за несколько дней. Но десоциализация в наших условиях, кстати, необязательно будет сопровождаться нравственной деградацией. Протест против продажи индульгенций в свое время привел к десоциализации тогдашних граждан Европы, но результатом его стало то, что появилась иная вера и иная нравственность.

Из хаоса десоциализации обычно родится новый порядок.