Зачем и от чего нужно спасать рубль?

Объяснения того, почему именно в начале ноября 2008 года Россия стала постепенно уверяться в неизбежности девальвации рубля, могут быть какими угодно. Является ли снижение курса национальной валюты частью тактического плана Белого дома, его недоработкой или одновременно и тем и другим, неважно, полагает обозреватель «Власти» Дмитрий Бутрин. Важно, что любые объяснения не могут отменить связь курса рубля и главной цены в экономике России — цены на нефть.

Дискуссии о том, выстоит ли российский рубль в борьбе с мировым финансовым кризисом, еще в начале октября вызвали бы недоумение публики. Кому же еще из небогатого ряда валют развивающихся рынков, как не российскому рублю — валюте России, имеющей международные резервы за $500 млрд, стране «Газпрома» и «Роснефти», устоять в кризисе? В начале ноября в Москве все, кроме представителей власти, уверены: рубль будет девальвирован — не сейчас, так потом. Мало того, уверенность эту вызвал один лишь незначительный факт. 10 ноября глава Банка России Сергей Игнатьев признал очевидное: в ближайшей перспективе курс национальной валюты может немного снизиться, и 11 ноября продемонстрировал, как это происходит. В этот день Банк России снизил на торгах уровень поддержки рубля к корзине валют, состоящей из $0,55 и ?0,45, ровно на 1% — с 30,4 до 30,7. Этого, а также поднятия ставки рефинансирования на 1%, хватило, чтобы на прошлой неделе о грядущей неизбежной девальвации рубля говорили все.

Разумеется, вопрос не в том, выиграет ли население, вновь начавшее вспоминать старые навыки хранения рубля под подушкой и конвертации «деревянного» в «зеленый». Практически все, кто рассуждает о рубле, говорят, что главные причины происходящего — чисто экономические. Только в октябре 2008 года население Российской Федерации осознало на практике, о чем велись последние три года бесконечные речи вице-премьера министра финансов Алексея Кудрина, придумавшего неудобочитаемый термин «ненефтегазовый бюджет». Логика Кудрина во всей своей красоте была продемонстрирована еще в августе 2008 года, при принятии федерального бюджета на 2009-2011 годы. Депутаты, еще чуть-чуть обеспокоенные снижением цен на нефть ниже $100 за баррель, спрашивали министра, а не придется ли пересчитывать финансовый план на три года?

В прошлую среду при принятии бюджета уже Советом федерации Алексей Кудрин констатировал: бюджет будет годен, если нефтяные цены не упадут ниже $50 в 2009 году. На следующий день цены на Urals сделали именно это — упали до $49,8. Нефтяная цена в экономике, которой так и не стать инновационной, определяет, как выяснилось, все. В том числе и курс российского рубля. Вся эта логика отлично известна и премьеру Владимиру Путину, и президенту Дмитрию Медведеву, не говоря уже о главе ЦБ. Тем не менее события 10 ноября в Кремле, куда к Владимиру Путину вызвали сначала банкиров и руководство силовых органов, а затем нефтяников, в итоге и привели к тому, что во вчера еще надежный, а сегодня уже едва ли не обреченный рубль верит половина страны. Версии о том, что произошло в Кремле, две, они противоречат друг другу, поэтому изложим их по отдельности.

Согласно первой версии, российский рубль — будущая жертва финансового кризиса, которого в России пока нет, но который при этом ухитрился странным образом поразить всю российскую финансовую систему и часть экономики. Белому дому уже пришлось составлять план «оздоровления» экономики, в котором о ключевом вопросе — нефтяном — не было сказано почти ни слова. Дело в том, что в воскресенье, накануне совещания с нефтяниками в Кремле, глава «Транснефти» Николай Токарев, обычно не склонный к сообщению дурных вестей чиновник из госкомпании, во всеуслышание объявил: в начале ноября российские компании поставили на экспорт на 25% меньше нефти, чем обещали, а в декабре могут еще сократить экспорт. Пока неясны масштабы бедствия, но известно, что в России проблемы не только с ценой нефти, но и с количеством экспорта.

Причины, по которым нефтяники России не могут компенсировать падение цены на нефть ростом ее отгрузки на Запад, банальны. В первую очередь нефтедобыча в России не растет вот уже несколько месяцев. Во многом это следствие политики правительства России, объявленной в 2004 году: большая часть доходов от экспорта нефти принадлежит государству, нефтяники же должны быть довольны тем, что им выделяет Белый дом на развитие. Сейчас сложно сказать, в том ли дело, что ЛУКОЙЛ, «Сургутнефтегаз», «Роснефть», «Газпром нефть», ТНК-ВР и прочие недоинвестировали в добычу, предпочитая тратить выручку на строительство прекрасных офисных комплексов. Важно другое. Нефти в России не добывается больше, налоги на нефтедобычу высоки, кроме того, на рынке в принципе невозможно немедля продать любое количество нефти, не обрушив цены.

С кризисом все эти резоны сократить добычу и экспорт дополнились новыми и многократно умножились. Прежде всего компании испытывают проблемы с кредитами на текущие проекты. Государственная же помощь, выделяемая через ВЭБ и госбанки в объемах триллионных, из-за высоких рисков и взаимного недоверия до них не доходит. Кроме того, в Белый дом нефтяники формально были приглашены для того, чтобы пожаловаться на "ножницы Кудрина": эффект, при котором они должны платить налоги на экспорт нефти в случае ее падения несообразно высокие в сравнении с ее текущей ценой. Сейчас все нефтяники в голос говорят: до 1 декабря экспорт любого барреля — это чистые убытки. Даже с учетом того, что правительство два раза снижало пошлины в октябре, это не помогает: цена падает быстрее.

В этой ситуации происходящее понятно и объяснимо. Нефтяники решили не работать себе в убыток, чтобы не оказаться банкротами. Банки, почувствовавшие будущий дефицит прибылей, на всякий случай перестали кредитовать вообще кого-либо. Иностранные контрагенты России начали названивать в МИД, задавая вопросы: правда ли, что Россия готова холодной зимой оставить Европу без нефти? Главу МИДа Сергея Лаврова и позвали на совещание в Белый дом, чтобы он услышал, что надо объяснять звонящим. Банкиров позвали туда же, чтобы они наконец поняли, что с государством не шутят. Нефтяников — чтобы они выслушали, чем государство готово им помочь. Наконец, глав силовых ведомств вызвали, чтобы они разобрались: верно ли, что из экономики России незаконно выводятся капиталы, так нужные, чтобы исправить ситуацию?

Действия Сергея Игнатьева по итогам совещания объясняются тем, что ослабление рубля на минимальном уровне — это хоть какая-то поддержка нефтяникам. Ожидание слабого рубля — естественная слабость рынка, не до конца верящего в то, что у Игнатьева все получится. В конце концов, в этой логике, если нефть будет оставаться столь же дешевой, рубль — столь же крепким, а нефтекомпании — столь же проблемными, что и сейчас, нынешняя ситуация выйдет из равновесия в тот момент, когда у Банка России закончатся резервы. А они, хоть и велики, не бесконечны, тем более, что из $475 млрд руб. международных резервов ЦБ (на прошлую неделю) около $ 190 млрд — это суверенные фонды, которые уже брошены на поддержку экономики, а достаточно большие суммы уже потрачены ЦБ на поддержку банковской системы.

Впрочем, из каких соображений мы решили, что у российских нефтяных компаний есть какие-то проблемы? В конце концов, динамика цены на нефть — это функция от баланса спроса и предложения, равно как и цена рубля. И эту истину знают в Кремле и в Белом доме, и российской власти есть что сказать на этот счет. Если в ближайшей перспективе есть основания полагать, что доллар США потеряет роль крепкой валюты и резервного актива для всех центробанков мира, а нефть, как и прежде, будет править миром, происходившее в Белом доме 10 ноября 2008 года имеет другую предысторию, а дальнейшее должно рассматриваться в другой логике.

Во-первых, российские нефтяные компании вовсе не столь неплатежеспособны, как это может показаться: по крайней мере, ни одно рейтинговое агентство пока не пересматривало рейтинги российских нефтяников в сторону понижения. Мало того, следует, что и ЛУКОЙЛ, и ТНК-ВР, и „Сургутнефтегаз“ в нынешней неспокойной ситуации вряд ли заинтересованы в том, чтобы злить и без того беспокойных премьер-министра и президента, не говоря уже о „Роснефти“, „Газпром нефти“ — компаниях, представляющих российскую власть. А раз так, то Николай Токарев, глава „Транснефти“, неделю назад говорил то, что было согласовано с Владимиром Путиным. Соответственно, заявление главы „Транснефти“, что Россия готова сократить поставки нефти в Европу в декабре и уже сократила их в ноябре на значимый объем, означает, что Россия недовольна ценой, которую за эту нефть платят.

У российского сырьевого сектора и чиновничества, которое его опекает, есть все основания быть недовольными тем, как к нему, столпу российской экономики, с начала кризиса относится власть. Банкиры не спешат перекредитовывать нефтяные компании и „Транснефть“ на их приоритетные и, не побоимся этого слова, национальные проекты, предпочитая заниматься выдачей кредитов под 20% годовых друг другу и каким-то ритейлерам и сотовым сетям. Правительство не готово немедля снизить пошлину на нефть, чтобы дать им подготовиться к битве по завоеванию новых цен на нефть и новых рынков. Банк России не понимает, что, предоставляя за доллар меньше рублей, чем хотелось бы, оно подрывает национальную безопасность, снижая рентабельность отрасли. Наконец, именно нефть может стать основой новой мировой финансовой системы: при крахе доллара миру не останется ничего, кроме как пользоваться валютами крепких мировых экономик, лидеров многополярного мира. А рубль среди них — первый среди равных.

В этой логике нефтяники пришли в Белый дом 10 ноября за победой, и рынок это знал заранее. Силовики поясняли в этот день банкирам, как безответственно не верить в рубль накануне полной победы его над долларом. Глава МИДа Сергей Лавров получал инструкции о том, что именно надо отвечать клеветникам России, не верящим в то, что за российскую нефть пришла пора платить настоящую цену, поскольку энергоресурсов в мире вообще немного. А глава ЦБ Сергей Игнатьев знает, что некоторое ослабление рубля в поддержку нефтяников — это первый шаг к будущему взлету новой мировой валюты, имеющей хождение наряду с дирхемом, юанем, бразильским реалом, венесуэльским боливаром и казахским тенге.

Начала этой победы назначено на 2009 год, и не все на рынке верят в то, что это произойдет. Но что такое нынешний рубль в сравнении с будущим Рублем? Что же касается неизбежной в такой ситуации инфляции, она не столь беспокоит промышленность, которой гораздо более важна постоянная кредитная подпитка, по нынешней кризисной ситуации уже неважно от западных контрагентов или от Внешэкономбанка. Будущий рост оплатит все: и снижающийся временно рубль, и частичную потерю сбережений, и снижение реальных доходов населения. Тот, кто выиграет эту войну, выиграет все.

Сценарии противоречат друг другу, и оба они достаточно печальны. И недаром рынок в ноябре 2008 года не обсуждает, какой из них верен. Нынешнее состояние умов в Кремле и Белом доме, судя по всему, может вполне совмещать две противоречащие друг другу версии. Как показали события начала ноября, рынку в широком определении, включающем в себя и население России, и банки, и промышленность, уже неважно, что было сначала, а что потом. Возможно, сначала были проблемы в экономике, которые правительство России решило преодолеть всеобщей мобилизацией ресурсов, полицейским контролем и идеей победить доллар. А может быть, наоборот — сначала был план победы над долларом, который обернулся проблемами экономики. Важно, что и то и другое не исключает простой логики: падение цен на нефть — это проблемы экономики страны, живущей нефтеэкспортом, а значит, и рубля, сила которого — не в верном госрегулировании, а в привлекательности экономики страны для внешних и внутренних экономических агентов. А значит, правы не аналитики, не политики и не лоббисты, а рынок. В этой атмосфере противопоказаны резкие шаги и тайные планы, но требуется последовательность и осторожность. Их в ЦБ никогда ранее не было в недостатке, но ЦБ — только часть российской власти. Рубль — под угрозой, пока еще небольшой, но нарастающей.