Проспект Чавчавадзе в Тбилиси очень широким не назвать. Всего-то по три полосы движения — в ту и другую сторону. В единственный дождливый декабрьский день поверх подземного перехода шел поперек потока машин пожилой мужчина. В одной руке — чашка с кофе по-турецки. Ладонью другой он прикрывал ее от капель дождя. Лавируя между машинами, добрался до автобусной остановки, сел под навесом. Отпил глоток и проворчал: «Не хватало войны и кризиса, а тут еще дождь. А какая шикарная погода была, зима, как на заказ — для бедных».
Грузинам и впрямь только и остается, что надеяться на милость природы. Газ, идущий на обогрев жилья, дорог. Стоимость электричества — едва ли не самая высокая на постсоветском пространстве. Продукты дорожают каждый день. Цены на лекарства растут в геометрической прогрессии. Только в ноябре реальные доходы населения снизились на десять процентов. Так что при пенсии в 80 лари (меньше 50 долларов) пережить даже один зимний месяц — очень тяжело.
Как горько шутят в Тбилиси, всемирный экономический кризис тут ни при чем. Все разговоры о его влиянии на отечественную экономику — страшилка. Потому как очень трудно повлиять на то, чего нет.
В этом утверждении есть преувеличение. Но небольшое. В страну практически перестали поступать инвестиции. Продавать по большому счету нечего. Бюджет почти целиком зависит от подачек США, Евросоюза и кредитов МВФ. Они в большинстве своем идут силовым структурам. А еще — на выплаты низких пенсий и сравнительно высоких зарплат немногочисленным бюджетникам. Фондовая биржа в коме со дня рождения, а валютная — полностью контролируется правительством.
Месяц назад на 25 процентов рухнула национальная валюта. Года два крепчала, а тут раз — и курс к доллару с 1,38 добрался до 1,65 лари. Тогда и вспомнилась одна давняя беседа с сотрудником Национального банка. На вопрос, как формируется курс лари, он ответил: «Какая цифра премьеру приснится, ту и объявляем!»
На то, что фактический показатель инфляции раза в два выше официально объявленных девяти процентов, никто из государственных деятелей внимания не обращает. Утешает лишь проникновение экономического образования в массы.
— Дяди и тети, помогите, чем можете! — мальчишка лет семи на проспекте Руставели тащит за руку совсем маленького и до невозможности грязного карапуза. — Только не забывайте, что у нас инфляция!
И смех, и грех. Конечно, толпы нищих на улицах — тоже показатель. Как и десятки тысяч беженцев «второй волны», заселенных в наспех возведенные дома «с удобствами во дворе». Зато далеко от столицы. Чтобы митингов не устраивали. Но и коренным тбилисцам нелегко.
«В Тбилиси шутят: разговоры о влиянии всемирного кризиса на экономику Грузии — страшилка. Трудно повлиять на то, чего нет»
Месяц назад с нищими у большого вещевого рынка конкурировали только сотрудники банков, умолявшие потенциальных покупателей взять в кредит все что угодно. От мобильных телефонов до одежды. Сейчас из четырехэтажного торгового центра у рынка пропали и «банкиры», и несколько крупных магазинов. Банки кредитов не дают, магазины на рассрочку не соглашаются. Ну а многие из тех, кто в лучшие времена взял под залог имущества энную сумму денег, бегают по друзьям и знакомым в поисках вспомоществования.
— Я тут открытие сделал, — пытается улыбнуться старый знакомый Ника. — Оказывается, банк заботится о моем здоровье. Машину отняли, теперь хожу пешком. Знаешь, одышка пропала…
«Весь мир ждет Санта-Клауса, а мы — Ираклия Аласанию»
В общем, нет очередей у банков. Они пересохли еще в августе, как только началась война в Южной Осетии. В какой-то момент люди кинулись спасать свои сбережения. За неделю боевых действий вкладчики изъяли 13 процентов депозитов. Финансовая система пошатнулась, но не рухнула. А в октябре объем вкладов даже вырос. Ненамного и, надо думать, ненадолго. Грузинский президент пообещал страшно тяжелые зиму и весну. Поэтому и отказался проводить внеочередные выборы. Мол, экономика страны не выдержит издержек на голосование.
— А когда во время своих выборов за 20 лари голоса бедняков покупал, экономика выдерживала? — зло спрашивает у радиоприемника мясник на тбилисском рынке.
— Сколько стоит свинина? — некстати встревает покупатель.
— Ровно половину твоего голоса!
— Что-о-о?!
— Ох, извини, дорогой! Десять лари! Смотри, какой товар…
Подобрела даже патрульная полиция. Конечно, если нарушил правила на их глазах, обдерут как липку. Но штрафные квитанции за нарушения, зафиксированные видеокамерами, по домам уже не носят. Да и мелкие конфликты между водителями решают просто. Мол, за официальное возбуждение дела придется платить и виновному, и невиновному. Так что не лучше ли, господа, разойтись и каждому заняться ремонтом своей машины. И так, мол, с экономикой проблемы.
Но не для всех и не у всех. По вечерам к фешенебельным ресторанам не пробиться. Там гуляет политэлита и буржуазия. К примеру, создали альянс оппозиционные «Новые правые» и республиканцы — и до поздней ночи отмечали это событие в одном из самых дорогих тбилисских ресторанов.
— Хорошо, что они не у власти, — делился с охранником швейцар. — Значит, на свои деньги кутят, а не на наши…
Словом, пир во время чумы. Предприятия и компании закрываются, а маленькие и большие хинкальные растут как грибы. На открытом воздухе и в полуподвалах. Со странными для приезжих названиями — от «Элдепо» до «Хинкалцентра». Меню в принципе стандартное: пышущие горячим паром хинкали, завернутые в тонкий лаваш кабабы, шашлыки, свежая зелень, сыр, соленья. Хотя можно заказать что-нибудь посерьезнее. Ну и, конечно, вино, виноградная водка и пиво. Сейчас посетителей в этих заведениях больше, чем в более благополучные времена. Хотя денег у людей явно меньше. Но ни на настроении, ни на заказах это не отражается.
— Смотрели вчера «Вечернее шоу» (юмористическая передача телекомпании «Имеди». — «Известия»)? — улыбаясь, спрашивает сотрапезников молодой человек за соседним столом. — Я до слез смеялся! Как там сказали? «Странные мы люди. Весь мир ждет Санта-Клауса, а мы — Ираклия Аласанию» (бывшего соратника Михаила Саакашвили, перешедшего в оппозицию. — «Известия»).
— А мне вот что понравилось: «Антигуа и Барбуда напоминает мне слово „имплементация“. Непонятно, но произносить одинаково противно… »
«Возьму гитару и буду петь в подземном переходе»
За нашим столиком разговор более серьезный. Как же иначе, солидные люди.
— Я тоже остался без работы, — «радует» друзей инженер-строитель Гия. — Почти все стройки остановились. За исключением тех, где есть русский капитал. Что будет дальше — непонятно.
— Что дальше делать думаешь? — юрист Темур тоже получил сообщение об увольнении и стал одним из ста тысяч «новых безработных». Темо и выступил инициатором проведения этих «поминок» по собственной занятости.
— Пока буду отдыхать, а там посмотрим, — пожимает плечами Гия. — В конце концов, возьму гитару и буду петь в подземном переходе.
Теперь наша очередь смеяться. Слишком хорошо осведомлены о вокальных способностях друга.
— А я тебе говорю: Россия кризиса не выдержит! Рухнет и все, — слышен чей-то голос. — Мишка точно предсказал. Первой из кризиса выйдет Америка, потом Европа, потом — мы. А Россия развалится, если только цены на нефть не поднимутся. Они там голодают…
— Слушай, перестань, да?! Ты же не телевизор, надоела эта пропаганда, — еще громче кричит кто-то, явно подвыпивший. — Ты пойми, что для русских кризис будет в том, что они вместо Таиланда и Мальдив полетят отдыхать в Турцию и в Сочи. А ни ты, ни я даже в Батуми съездить не можем. Это только для твоего Саакашвили Россия — «Титаник»!
Разговоры вдруг прекращаются. Открылась входная дверь, и вместе со свежим воздухом влетела стайка симпатичных девиц. Мелкий бизнесмен Гела поправляет остатки когда-то буйной шевелюры, вызывая на себя град насмешек.
— Нет, я серьезно, — Гела пытается перевести тему разговора. — У меня пара тысяч в Банке Грузии. Вот никак не могу решить, снять их или оставить. Говорят, это какой-то системообразующий банк, так что валютных резервов для него не пожалеют. И Саакашвили обещал, что Запад нам даст четыре с половиной миллиарда…
— А ты уверен, что он говорил об американских долларах, а не о зимбабвийских? — Темур попытался было сохранить серьезное выражение лица, но не выдержал, рассмеялся. Мы — тоже…