Банки в Украине Всё о финансах и экономики
РИА Новости Украина – радиостанция «Голос Столицы»
В пятницу, 3 марта, объявлен всеукраинский траур по погибших горнякам на шахте «Степная». Вследствие взрыва метана случился обвал горной породы, что привело к смерти восьми человек.
По факту гибели шахтеров на шахте «Степная» во Львовской области, открыто уголовное производство по статье — нарушение правил безопасности во время выполнения работ с повышенной опасностью.
Глава Львовской облгосадминистрации Олег Синютка сообщил, что сейчас комиссия устанавливает, связан ли взрыв в шахте с работами по увеличению добычи угля.
В свою очередь, премьер-министр Владимир Гройсман говорил о том, что трагедия на шахте «Степная» не связана с увеличением нормы добычи угля в связи с блокадой отдельных районов Донецкой и Луганской областей.
Также он объявил о создании государственной комиссии для расследования обстоятельств трагедии и проверке всех шахт страны.
Подробнее о состоянии угольной отрасли Украины в эфире радиостанции Голос Столицы рассказал эксперт по вопросам энергетики Валентин Землянский.
Каковы причины, что шахты остаются местом повышенной опасности, на которых случаются трагедии?
— В любом случае, украинские шахты – это место повышенной опасности, безусловно, потому что сам по себе труд шахтеров сопряжен с опасностью для жизни, при чем, ходят на грани. Постоянно дело даже не в том, каковы причины. Как правило, в большинстве случаев, причиной является нарушение техники безопасности, основной план, потому что нужно выдать план, нужно выдать на гора, поэтому не принимаются во внимание те риски, которые возникают, то есть высокая загазованность либо подъем води в шахте. В результате, к сожалению, это приводит к таким трагическим случаям. Есть, к сожалению, крайне печальная и не менее трагическая статистика, что на каждый миллион тон добытого угля в Украине приходится две-три жизни.
О шахтах, к сожалению, об угольной промышленности у нас принято вспоминать как раз в таких ситуациях, когда произошла уже какая-то чрезвычайная ситуация, погибли люди, и после этого выходит правительство и говорит: ой, мы не дофинансировали безопасность, на 12% профинансировано. Когда три года шла речь и криком кричали представители шахтерских профсоюзных организаций, что нельзя оставлять отрасль без финансирования, нельзя приказным порядком переводить ее на рыночные рельсы и говорить: теперь мы будем жить по-новому. Так это работать не будет. Хотите – усиливайте контроль, но шахты, в том числе и государственные, без государственных дотаций не выживут, то есть себестоимость добычи достаточно высокая, изношенность оборудования присутствует, а проблемы с обеспечением техники безопасности, с финансированием для обеспечением безопасности для шахтеров присутствует. Давайте с этим что-то делать, а потом выясняется, что давайте теперь выплатим компенсацию семьям погибших. Но человека ты уже не вернешь, а те же деньги можно было направить на то, чтобы эти люди остались живы. Вот в чем цинизм ситуации.
Вы говорите, что на шахтах существуют планы, погоня за планами. Кто устанавливает эти планы?
— Как правило, руководство госпредприятия или это частное предприятие, если мы будем говорить о частных шахтах устанавливает планы. Давайте пойдем по цепочке. Базовым документом является прогнозный баланс производства и потребления электроэнергии, которая принимается Министерством энергетики. В соответствии с этим становится понятно, какой объем угля необходимо добыть для тепловых электростанций, чтобы произвести необходимый объем электрической энергии. Как правило, он делается на год в нашей революционной ситуации прогнозный баланс, который должен был быть принят и не меняться, в 2016 году менялся шесть раз.
Он корректировался в сторону увеличения?
— Да, он корректировался не в сторону увеличения, он корректировался в сторону перераспределения. Если вы помните, в прошлом году были арестованы счета «Энергоатома», блоки не смогли выйти из ремонтов, в результате нагрузка пошла на тепловую генерацию, прогнозы поменялись, сжигание угля увеличилось, склады начали летом вместо того, чтобы наполнятся, начали уменьшаться. По цепочке это зацепило, естественно, угольную отрасль, то есть добычу угля. Необходимо было его добыть больше, то есть все прогнозы коту под хвост были отправлены. Вот, к сожалению, в таких условиях приходится работать и сейчас, если мы посмотрим на те планы, о которых говорило руководство шахты «Степная», там планировали увеличить объемы добычи. Они планировали в середине марта выйти, начать разработку новой лавы и выйти с 800 тонн угля в сутки, которые они добывали, на 900-1000. Это находилось в планах, об этом достаточно громогласно заявлялось, то есть готовились к увеличению объемов добычи, тем более, что эта шахта является крупнейшей во Львовско-Волынском угольном бассейне. Неглубокое залегание пластов, достаточно хорошие пласты, то есть они работают на глубине 500-550 метров против Донецких, например, больше километра когда глубина. И в то же время она является самой опасной.
При этом мы идем по планам, пренебрегаем жизнью, здоровьем, риском, которому подвергаются люди?
— Не первый раз. Еще десять лет назад, когда эту шахту проверяли, там выявили больше 200 нарушений, еще при «злочинной», нет, извините, при революционной, при Ющенко была в 2008 году неплановая проверка, там огромнейший отчет был с огромнейшим количеством нарушений. Я не думаю, что за это время что-то кардинально серьезно поменялось.
Учитывая состояние наших шахт, и ту поддержку, финансирование, которое получают шахты, можем говорить о том, что нам необходим украинский уголь, насколько мы зависим сейчас от этого?
— Самая главная проблема на сегодняшний день в Украине последние, наверное, три года точно, потому что до этого, все-таки, какие-никакие планы существовали, — это отсутствие стратегии развития отрасли, понимания вообще, нужна ли эта отрасль, и куда мы идем, если она нужна, то как мы будем, что мы с ней будем делать, как мы ее будем финансировать, куда будет направляться это финансирование, каким образом будет работать тепловая генерация. Например, Насалик говорит: мы тут будем переоборудовать блоки с антрацитового угля на газовый. Ребята, подождите, тогда нужно развивать газовый уголь. Или вы собираетесь их в Польше… Хитрые поляки говорят: никаких проблем, ребята, мы поможем переоборудовать, но только под наш уголь, покупать вы его будете у нас. То есть такое присаживание на собственную продукцию.
А какой уголь добывала шахта «Степная»?
— Газовый. Это газовая группа. Львовско-Волынский угольный бассейн — это газовая группа углей. То есть получается ситуация, что при производстве внутри страны, при добыче угля, при производстве электроэнергии вы получаете добавленную стоимость. Деньги остаются в стране. Налоги, зарплаты, пополнения бюджета, инфраструктурные проекты, которые растут вокруг предприятий. Потому что не достаточно добыть уголь, его еще нужно обогатить, очистить. То есть сделать его кондиционным, для того, чтобы его можно было везти на ТЕС. А у нас, с одной стороны, говорят: давайте будем сейчас генерацию перестраивать. А под что перестраивать? То есть, чем мы будем ее кормить. Мы столкнулись с парадоксальной ситуацией, что в 2016 году мы стали дефицитны уже и по газовой группе. То есть не только по антрацитовой, которая добывается на неконтролируемых территориях, но уже и по газовой, которая добывается на Западной Украине.
Вы сказали, что в Украине уже есть дефицит и газовой группы угля. Мы недостаточно добываем или недостаточно над этим работаем, или у нас аппетиты выросли?
— Нет. У нас аппетиты как раз, наоборот, уменьшились, потому что у нас уменьшилось производство электроэнергии, ее потребление, опять же, в следствие падения промышленности, в следствие падения реального сектора. У нас сокращается добыча из-за недофинансирования. То есть нужно же понимать, шахта — это не просто пробурили дырку в земле и пошли копать. На промышленном уровне все это работает по-другому. То есть каждая шахта должна получать новые лавы, то есть должны разрабатываться, и шахтеры переходят от одной лавы к другой, чтобы процесс был безостановочный. Вот, к сожалению, недофинансирование за последние три года как раз привело к ситуации, когда сократились объемы производства.
Какие последствия будут теперь, возьмутся ли контролирующие органы за проверку этой шахты, пойдут ли с проверками по других?
— Я думаю, что все будет традиционно: наказание невиновных и награждение непричастных. Поэтому этим и закончатся все проверки, потому что если у государства нет четкой, понимаемой политики в отношении угольной отрасли, то все это имитация, то есть это имитация бурной деятельности. Закончится формальными отписками, отчетами, то есть вынесут где-то выговор, найдут нарушения формальные, которые надо устранить. Но мы же понимаем, что глобально проблема в другом, глобально проблема в системном финансировании отрасли. Это системный кризис, то есть он не решается, скажем, созданием межведомственной, ведомственной комиссии, которая должна заняться проверкой государственных шахт. То есть все это забалтывание и спускание темы на тормоза.
Насколько затратное дело — содержать угольную отрасль, строить шахты, продолжать срок их эксплуатации?
— Это дорогостоящее мероприятие. Любая разведка, любая деятельность по развитию добычи, не важно — уголь, нефть, газ — это долгосрочные инвестиции. И абсолютно понятно, что при любом долгосрочном вложении вы не получите с них быстрых электоральных дивидендов. И получается, что каждое правительство, приходя, понимает, что, вкладываясь надолго, с этого купоны сострижет кто-то другой, возможно, мой конкурент. Так чего я буду кому-то делать хорошо? Логика приблизительно такая. Вот отсюда у нас и получались скачкообразные вложения, допустим, в добычу газа.
В 2014 году было принято решение — угольная отрасль нам не нужна. То есть часть осталась на неконтролируемых территориях, часть — осталась здесь, мы ее будем делать рыночной. Тогда Демчишин своим волевым решением установил цену на уголь в 1100 гривен, несмотря на то, что на госшахтах себестоимость добычи шкалила до безумных двух тысяч, потому что, действительно, устаревшее оборудование, действительно, вопрос эффективности труда тех же шахтеров из-за устаревшего оборудования. Естественно, шахты пошли в долги. Откуда взялись долги по зарплате? Почему шахтеры бастовали? Шахты пошли в долги, потому что себестоимость продажи по 1100 не покрывала себестоимость добычи. То есть шахты стали убыточными. Это же государственные. Это же не бизнес. В чем была проблема — предусмотреть дотации из госбюджета для госшахт.
Сейчас приняли решение проверить все шахты, все угольные хозяйства. Увидим определенные реальные действия по улучшению и условий труда, и повышения техники безопасности?
— Давайте, просто чистая статистика. Если мы начали с того, что статистика порядка двух шахтеров на миллион тонн гибнет, то вот опыт, например, работы того же ДТЕК в этoм направлении показывает, что там аварийность можно снизить. И объем добычи на одного шахтера можно увеличить. И можно уменьшить количество смертей, как это сейчас цинично ни прозвучит, до коэффициента 0,27 на тонну добытого, на миллион тонн добытого угля, а не два-три человека.
За счет чего?
— Работать в этом направлении. Не на субсидии выделять миллиарды, не на энергоэффективность. А стабилизировать ситуацию в действующей энергетике. Потом уже думать о каких-то проектах, по которым идет, например, Европа. Я не говорю, что от них нужно отказываться. Но если, еще раз повторюсь, если мы не имеем базиса, то заниматься надстройкой — это путь в никуда.
Напомним, сопредседатель фонда энергетических стратегий Дмитрий Марунич в эфире «ГС» заявил, что для обеспечения должного уровня безопасности на шахтах нужны большие инвестиции.
Ранее глава Независимого профсоюза горняков Украины Михаил Волынец в эфире «ГС» сообщил, что у шахтеров на шахте «Степная» было недостаточно индивидуальных средств контроля.
