Россия и так никогда не была замечена в охоте к принятию международных стандартов — если большая часть Европы перешла на григорианский календарь уже к концу 18-го века, то Россия встала в строй только после большевистской революции 1917 года, — а уж после августовского грузинского кризиса Москва предприняла целый ряд действий, которые многим кажутся уже целенаправленным отказом от международных экономических правил.
Сначала на таможенных постах были задержаны десятки турецких грузовиков; затем Россия объявила, что приостанавливает обязательства, которые взяла на себя ради вступления во Всемирную торговую организацию; затем запретила импорт мяса птицы от 19 американских компаний; и, наконец, предупредила, что «пересмотрит» торговые привилегии, которые сегодня распространяются на Украину.
По словам противника нынешнего Кремля Андерса Аслунда (Anders Aslund) из вашингтонского Института международной экономики имени Петерсона ( Peterson Institute for International Economics), «Россия разрывает соглашения со скоростью два в день».
Официальные лица, впрочем, уверяют, что Россия вовсе не поворачивается спиной к миру. Президент Дмитрий Медведев на этой неделе заявил, что Москва — единственная крупная торговая держава, еще не входящая в ВТО — в принципе хочет вступить в этот клуб. Однако эксперты и чиновники от экономики не уверены, что Россия готова идти на жертвы, которыми это вступление сопровождается. Они утверждают, что история выполнения правил, которые ограничивали бы ее действия в отношении торговли и иностранных инвесторов, у России совсем не безоблачная.
В начале 90-х годов, по окончании советской эры, Россия быстро начала собирать в мире баллы за экономическую респектабельность. При Борисе Ельцине — он был президентом с 1991 по 1999 годы — было заключено множество двусторонних соглашений по защите иностранных инвесторов; также был подписан Договор к Энергетической хартии (Energy Charter Treaty), гарантирующий инвестиции в нефть и газ и поставки этих энергоносителей. В 1993 году Москва вступила на долгий и тернистый путь кандидата в ВТО.
Однако первые препятствия на пути, завершающем десятилетия — да что там, века — относительной торговой изоляции России начали просматриваться еще до того, как на смену Ельцину пришел Владимир Путин. Дума (российский парламент) отказалась поддержать некоторые двусторонние договоры, включая российско-американский, и не ратифицировала Договор к Энергетической хартии. А с приходом Путина энтузиазм Москвы в отношении международной торговли и инвестиций стал еще меньше. Действие старых договоров быстро истекло, а для новых Россия создала свою собственную модель, по которой иностранные инвесторы получали гораздо меньше защиты, чем в ельцинские годы. Что касается существующих соглашений, то Кремль обернул в свою пользу замеченные в них двусмысленности и заявил, что Россия будет сама определять, в каком случае его действия будут квалифицироваться как «экспроприация» активов иностранных инвесторов, а в каком — нет
Некоторые разгневанные инвесторы пытаются отсудить свое — в 2004 году, после фактической конфискации активов нефтяного гиганта «ЮКОСа», европейские акционеры компании подали на российское правительство самый крупный в истории инвестиционный арбитражный иск. По словам их адвокатов, Договор к Энергетической хартии имеет действие даже без ратификации. У американских акционеров «ЮКОСа», заметим, таких возможностей нет, потому что США этот договор вообще не подписали.
Но, судя по опыту, даже если суд что-то присуждает, получить должное с России, скорее всего, тоже будет непросто. В 1998 году арбитраж присудил немецкому бизнесмену Францу Зедельмайеру (Franz Sedelmayer) компенсацию за конфискацию его собственности в Санкт-Петербурге, но Россия отказалась платить, и ему понадобилось без малого десять лет судебных тяжб, чтобы убедить суд конфисковать российские заграничные активы. Эммануэль Гейяр ( Emmanuel Gaillard) возглавляет парижскую юридическую фирму Shearman and Sterling и представляет интересы европейских акционеров "ЮКОСа":
— У России ужасная история исполнения судебных решений. Они хотят иметь договоры, но — без обязательств с их стороны.
Даже до грузинского кризиса у России были проблемы со вступлением в ВТО. Блокировать прием нового члена может каждая из 153 входящих в ВТО стран, и, по словам членов торгово-дипломатических миссий, Тбилиси, в частности, сам затруднял этот процесс. В ответ на эмбарго, наложенное Москвой на грузинский экспорт два года назад, Грузия не давала проводить встречи официальной рабочей группы по вступлению России.
Путин заявляет, что Россия не будет вступать в ВТО, если цена окажется для нее слишком высокой, и уже предупредил, что импортные квоты на мясо птицы и другие продовольственные товары, на которые Россия согласилась в процессе переговоров по ВТО, могут быть отменены.
Кроме того, Москва уже сигнализировала о возможной отмене двусторонних торговых привилегий для Украины — по словам представителей России, поскольку ее сосед недавно вступил в ВТО, теперь привилегированный доступ Украины на российский рынок смогут использовать в качестве экспортной платформы все члены организации. Ответить Киеву практически нечем: несмотря на различные попытки связать бывшие республики Советского Союза в единую зону свободной торговли, между Россией и ее соседями до сих пор действуют кусочечные и слабые торговые соглашения. Аслунд утверждает, что, за исключением экономического союза России и Беларуси, они „не имеют никакого существенного значения“. В отличие от большинства других двусторонних и региональных торговых договоренностей, они не являются обязывающими документами; механизм арбитража для разрешения споров в них вовсе не прописан.
Из-за всего этого международные инвесторы и иностранные государства остались фактически без каких-либо официальных инструментов, способных остановить нынешние выходки России на торговой арене. Когда ЕС предупредил, что может остановить переговоры по возобновлению „соглашения о партнерстве“ с Россией — значение которого, по утверждению Аслунда, и так главным образом символическое, — постоянный представитель России при ЕС Владимир Чижов заявил журналистам без экивоков: „Эти переговоры или это новое соглашение нужны нам не больше, чем самому ЕС. Европейский Союз скорее наказывает сам себя“.
Россия — нетто-экспортер энергоносителей и продовольствия, и при нынешних высоких ценах и на то, и на другое ее позиции за столом переговоров весьма крепки. Что же касается Брюсселя, то ключевое требование, которое он предъявляет Москве в процессе переговоров по ВТО — не ограничивать и не облагать налогами экспортные потоки сырья. Прямо скажем, не совсем признак силы Брюсселя.
— Если представить, что торговые партнеры России скажут: мы у вас больше ничего не покупаем и ничего больше вам не продаем, то, конечно, Россия пострадает, — говорит Маша Липман (Masha Lipman) из Московского центра Карнеги ( Carnegie Moscow Center). — Однако представить это совершенно невозможно.
— У русских вмешательство в торговлю всегда получалось гораздо лучше, чем у европейцев, — говорит Кристофер Робертс (Christopher Roberts), старший аналитик юридической фирмы Covington and Burling. — Стоит европейцам попробовать это сделать, как их трейдеры тут же рвутся в бой.
Медведев заявил на этой неделе, что Россия не хочет быть изгоем:
— Нам не нужны ни конфронтация, ни изоляция. У нас это уже было, десятки лет.
Однако, если только на Москву не повлияет расстройство ее банковской системы или падение спроса на нефть, нынешняя цена баллов международного признания, скорее всего — это больше того, что она согласна платить.