Новый передел мира

После текущего финансового кризиса ничего не останется таким, как прежде. Вряд ли кто-то усомнится в этом диагнозе министра финансов Германии Пера Штайнбрюка. Сотни миллиардов долларов сгорели в беспрецедентном «пожаре» на Уолл-Стрит, а в конечном итоге потери во всём мире достигнут нескольких триллионов. Невообразимая сумма. Но дело не только в ней. Этот кризис также наложил серьёзный отпечаток на политическую сферу. И гораздо более серьёзный, чем теракт против башен-близнецов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. В то время как события 11 сентября укрепили традиционную систему координат, в центре которой находятся США, и даже укрепили однополярную политику этой сверхдержавы, теперь равновесие определённо пошатнётся. Только сейчас мы достигли той точки, о которой по окончании «холодной войны» в 1989 году говорил тогдашний президент США Джордж Буш старший: осуществляется новый передел мира.

Однако для глав государств и правительств, которые на днях прибыли в Нью-Йорк на ежегодные ни к чему не ведущие ритуальные состязания в красноречии, этот сигнал, по-видимому, оказался неожиданностью. Во всяком случае, они по большей части его проигнорировали и предпочли предаться прямо-таки инфантильным играм. Особенно отчётливо это проявилось в мрачной антисемитской речи иранского президента и во время российско-американских препирательств по Грузии и Ирану, напоминающих пинг-понг по принципу «не поедешь на мою конференцию – не поеду на твою». В конце концов проблемы оказались не по зубам даже сверхамбициозному французскому президенту Саркози. На кризис он не смог ответить ничем, кроме попыток раздуть значение престижного, но совершенно излишнего мероприятия – саммита Большой Восьмёрки.

Текущие потрясения мирового порядка могут оказаться звёздным часом Ирана. Кому сейчас хватит воли и силы, чтобы заслонить Ирану дорогу к атомному оружию? Они могут побудить талибов снова завоевать власть в Афганистане. Они льют воду на мельницу авантюриста Уго Чавеса, который в попытках позлить Вашингтон ведёт к экономической разрухе свою собственную страну. Эти потрясения Старого мира придадут больше веса новому мотору глобального экономического развития – Китаю, хотя развитие Китая продолжалось бы и без финансового кризиса. И этот кризис определённо даёт решающий шанс региону, который Вашингтон и Москва на редкость единодушно успели списать со счётов. 2009 год будет годом Европы.

Что касается США, то списывать их со счетов ещё рано. Нельзя недооценивать огромную энергию этой страны и её способность к регенерации. Но с глобальной гегемонией покончено, по крайней мере, на время. Тому, кто выиграет выборы и станет следующим президентом – всё равно, Маккейну или Обаме – придётся искать близости с Европой. Причём не с каким-то отдельно взятым европейским государством, что казалось достаточным ещё Джорджу Бушу-младшему, а со всей Европой как наднациональной державой. Теперь, после краха бушевской модели, европейцы, которые долгие годы совершенно справедливо жаловались на однополярную внешнюю политику и манию величия Америки, получат возможность уверенно представить миру собственные варианты решений глобальных задач Запада.

Если Дмитрий Тренин правильно определил текущие настроения Москвы, то российскому руководству тоже придётся менять точку зрения. Около года тому назад Тренин писал, что Россия – сверху, Америка снизу, а Европа выбыла из игры. В пользу этого говорил существенный аргумент: зависимость России от западных кредитов, по мнению Тренина, перешла в зависимость от российского газа. Внешнеполитические инстинкты России были не менее «американскими», чем у США. Россия верит в силу и безоглядное отстаивание национальных интересов. Так было всегда, но только новое благосостояние смогло вернуть эту концепцию к жизни. При этом партнёрство Россия-ЕС, о котором постоянно говорили в 90е годы, осталось в стороне и сменилось климатом взаимного недоверия, обид и недопонимания.

До недавнего времени Россия даже не пыталась с этим спорить, тем более что ее мнение о Европейском Союзе как о наднациональном образовании было невысоким. В долгосрочной перспективе Москва считала решающим моментом амбиции национальных государств. Москве хорошо удавалось из противоположных интересов стран-членов ЕС извлекать выгоду. Нельзя ее в этом упрекать. Но в основе такого взгляда лежит иллюзия. А именно та иллюзия, что Европа до сих пор живёт по законам XIX века. Теперь финансовый кризис – кстати, в гораздо большей мере, чем злосчастный спор по поводу Грузии – ещё сильнее укрепил сплочённость и решительность Европейского Союза. Если в пользу того, что для выживания в эпоху глобализации Западная Европа нуждается в преодолении национальных государств и во всесторонней интеграции, требовался дополнительный аргумент, то текущий кризис его предоставил.

С Европой – этим континентом, измученным годами высокой безработицы, низкого экономического роста и внутренней разобщённости, этим миром, ориентированным, как принято считать, на традиционные ценности, серьёзность и равновесие, — вдруг снова приходится считаться. Тот, кто этого не делает, не слышит сигналы текущего кризиса.