Уроки 30-ти лет китайских реформ

Если смотреть на этот процесс в контексте дня сегодняшнего, гладким его не назовешь. С другой стороны, он никогда и не был таким, и сейчас, безусловно, случаются разные неприятности.

Более того, в Пекине никогда не было полного согласия относительно разумности и правильности выбранного курса. Также как и не было абсолютно четкого плана действий. Этот процесс скорее носил индивидуальный характер, особенно в период правления Сяопина. Начать реформы ему удалось благодаря тому, что в 1978 году Китай находился в состоянии идеологического и экономического истощения, а внутренняя оппозиция, выступающая за «светлый путь капитализма», была чрезвычайно слаба. Прагматизм как основополагающий принцип стал популярной идеей в обществе, которое устало от политических кампаний и классовой борьбы.

Дэн Сяопин также стал «главным идеологом» в период 80-х — начала 90-х гг., претворившим в жизнь важные изменения, и использовавшим собственный авторитет, когда реформы терпели неудачу. На ранних этапах экономические реформы способствовали появлению множества победителей и совсем небольшого количества проигравших, так как частные предприятия были небольшими и сосуществовали с государственными промышленными гигантами.

Как гласит известный афоризм Сяопина, китайские власти приняли концепцию градуализма, «пересекая реку на ощупь». Небольшие эксперименты зачастую приводили к успеху национального масштаба, например возможность сохранения урожая, собранного со своего участка, а также установление специальных экономических зон вдоль побережья. Масштабное участие иностранных компаний в китайской экономике никогда не планировалось.

Оно просто сформировалось со временем. Однако отсутствие четкого плана реформирования также привело к значительным провалам. Китайский фондовый рынок остается недееспособным ввиду того, что был сформирован как бесплатный источник денег для государственных предприятий. Превращение рынка в жизнеспособный источник капитала для предпринимателей причинило бы ущерб этим компаниям и владельцам их переоцененных акций. Такая концепция градуализма, а также отсутствие основополагающего согласия, имели свои последствия политического характера.

В 80-е гг. сторонники реформ и жесткой политики в рядах Коммунистической партии все еще выступали за темпы реформирования, а рационалисты не имели большой свободы, чтобы высказывать свои взгляды. Карательные меры после резни на площади Тяньаньмэнь сильно сдерживали эту свободу, а реформы и экономический рост возобновились в течение нескольких лет. К середине 90-х гг. партия успешно преобразовалась в собрание социальной элиты всех слоев общества, включая предпринимателей. Единственное соперничество по поводу политики было между технократическими элитами и лидерами групп влияния, тогда как преданность интеллигенции правительство купило посредством улучшения ее жизни.

В конце 1990-х — начале 2000-х гг. Китай практически стал образцом экономики невмешательства. Доходы государства как доля от ВВП сократились с 31% в 1978 году до 11%. В то же время Пекин в одностороннем порядке снизил тарифы и присоединился к Всемирной торговой организации, сократив долю государственного сектора. За несколько лет, начиная с 90-х годов, неэффективные государственные предприятия сократили количество рабочих мест примерно на одну треть, что по оценкам составило около 60 млн. В результате практически три десятилетия «социально-рыночная экономика» обеспечивала рост, темпы которого год за годом выражались двузначным числом. К сожалению, этот рост подходит к концу, и не только по причине мирового финансового кризиса.

Сегодня маятник снова качнулся в сторону идеологического соперничества и влиятельного правительства. В отсутствие искреннего согласия относительно эффективности реформ в духе свободного рынка, ставшие капиталистами коммунисты превращаются в социал-демократов в европейском стиле. В конце 90-х гг. чиновники приступили к восстановлению своего могущества. Пекин поставил своей целью увеличить национальный доход до прежних 20% от ВВП посредством совершенствования системы взимания налогов. В прошлом году этот показатель достиг 20.8% от ВВП. Таким образом, увеличение национального дохода составило 32.4%, что намного превысило экономический рост в 11.4%.

Практически настолько же увеличилось и потребление, и теперь оно является частью идеологического возвращения к государственному контролю над экономикой. Правительственные лидеры позиционируют себя как решение любой проблемы, намереваясь использовать общие ресурсы, чтобы помочь тем, кто остался за бортом существующего благополучия, вместо того, чтобы сделать ставку на создание новых рабочих мест. Хотя китайская система социальной защиты еще достаточно невелика в сравнении с европейскими странами, она стремительно расширяется.

Учитывая тот факт, что Китай по-прежнему остается бедной страной с быстро стареющим населением, такое расширение может быть неустойчивым. В то же время, после редкого для развивающейся страны гостеприимства по отношению к внешней торговле и инвестициям, Пекин постепенно меняет курс, выставляя определенные нетарифные барьеры для иностранных товаров и капиталовложений. Государство продвигает создание новых национальных чемпионов — предприятий, связанных с государством посредством различных структур владения, — и наслаждается щедрым финансированием, обеспечиваемым государственными банками. Новое трудовое законодательство вышло далеко за пределы основных принципов защиты рабочих мест, стимулируя работников организовывать и провоцировать дебаты с руководством.

Все это сокращает возможности реального частного сектора, который и был двигателем стремительного роста Китая. По мере того, как рост замедляется, а кадровые управленцы с политическими связями наслаждаются львиной долей благоприятных возможностей, растет неравенство и возмущение. Если это подтолкнет государство к тому, чтобы и далее увеличивать потребление, откупаясь от недовольных, круг благоразумия экономических реформ может превратиться в порочный круг сильнейшей интервенции государства.

В политической сфере тесный союз государства и бизнес-элит означает, что любая зарождающаяся оппозиция Коммунистической партии, скорее всего, будет исповедовать антипредпринимательские принципы. Свидетельства этому уже появляются. Одна из последних тенденций: зародившееся в кругах интеллигенции национальное движение, пропагандирующее больший контроль государства над экономикой — также известно как «новое левое движение».

Ничего из вышесказанного не означает, что после 30-ти лет реформ Китай обязательно изменит свой курс. Однако данные некоторыми аналитиками прямолинейные прогнозы относительно дальнейшего роста страны, являются слишком оптимистичным. Ошибки монополии Коммунистической партии на власть становятся все более очевидными, так как протекционизм, осуществляемый высшими промышленными и финансовыми кругами в отношении своего контроля над экономикой, сдерживает развитие банковской системы и фондового рынка.

Следующий год обещает быть переломным, как в экономическом, так и в политическом плане. Ориентированность китайской экономики на экспорт делает ее чрезвычайно чувствительной к мировому экономическому спаду. И все же, Коммунистическая партия проявила себя, как специалист в отношении корректировки своего курса с учетом новых реалий. Можно надеяться, что, даже несмотря на замедление темпов реформ, Коммунистическая партия Китая и дальше будет сохранять свою интуицию.