Как коррупция убивает экономику России?

Доля действительно рыночных, конкурентных секторов в нашей экономике составляет, по оптимистическим оценкам, процентов пятнадцать. По пессимистическим — процентов пять. Стало быть, девять десятых национальной экономики — это сферы деятельности, в основном, а то и вполне монополистической, во всяком случае ограждённой от сколько-нибудь открытой конкуренции. О том, почему так (ежели кто до сих пор не знает), — чуть ниже, а для начала спросим о другом. Сейчас, когда государство как оглашенное накачивает в экономику ликвидность, эта ликвидность попадает в одну десятую — или в девять? Исключительно в девять. Процедура, избранная для накачки, не оставляет в этом сомнений, но так же было бы и при любой иной процедуре.

Попадут ли деньги и в конкурентные сектора? Конечно, попадут. Но не сразу. Потому что рыночная компания (и это можно считать её квалифицирующим признаком) получает основную часть своих денег с открытого рынка, а не из рук прямо или косвенно руководимых чиновниками Девяти Десятых. Значит, помощь Минфина и Банка России попад ёт в рыночные компании в лучшем случае на третьей или четвёртой трансакции, то есть — при нынешнем-то темпе прохождения банковских платежей — с очень ощутимой задержкой. А это, в свою очередь, значит, что у конкурентной компании — при том что она обычно более эффективна, чем компании, встроенные в чиновничий бизнес, — риск не дождаться помощи оказывается выше, то есть у неё существенно меньше шансов уцелеть в кризисе.

Всё чаще приходится слышать, что кризис оздоровляет. Если не отвлекаться на детали (вроде той, что не все кризисы на одно лицо; и V-образный, то есть скоро проходящий кризис, гораздо благотворнее L-образного — как Великая депрессия), то это не пустое утешение, а сущая правда. Когда при кризисе гибнут слабейшие компании, то в стране раст ёт средняя эффективность экономической деятельности. Но если у нас, как мы видим, самые закалённые рыночные бойцы не получают своевременной господдержки — она подаётся и будет подаваться в оранжереи, где растёт непривычный к борьбе чиновничий бизнес, — то нам-то с чего же рассчитывать на благотворность начавшегося шторма? Не с чего. Наша экономика выйдет из него потрёпанной, потерявшей, аккуратно говоря, не худшие компании — и ещё менее, чем сейчас, готовой ускоренно навёрстывать упущенное.

Можно ли что-то изменить? Да. Вошли мы в кризис так, как вошли, — не переиграешь; но это же история не на месяц и даже, скорее всего, не на год. Надо принять меры, чтобы продолжить и завершить её как-то более разумно. Известно и что надо для этого сделать: усмирить коррупцию. Известно и как это сделать: изгнать коррупциогенность (бывшую взяткоёмкость) из принимаемых и уже действующих в стране законов. «Эксперт» писал об этом так часто и так подробно, что сейчас я позволю себе быть телеграфно кратким.

Опаснейшая часть российской коррупции базируется на массиве щелей в нормативных актах, допускающих усмотрение чиновника при распоряжении всевозможными активами. Системы таких щелей и позволяют слугам народа загребать (полностью или частично) приглянувшиеся им бизнесы; они дают возможность полностью исключать конкуренцию, оставляя большинство рыночных ниш в полное распоряжение своим компаниям. Заткнуть эти щели — коррупционная система не рухнет, но сделается несравнимо более уязвимой. Сейчас, скажем, предоставление городских участков под застройку исключительно своим есть результат манипулирования законными рычагами; заткн ём щели — оно окажется банальной уголовщиной. Это не гарантирует разоблачения, но облегчает его. Чинуш, например, смогут сажать летучие бригады специально отобранных «неподкупных» — как в голливудских фильмах о 1930−х годах, да и вообще — климат изменится.

Важно подчеркнуть, что выискивание таких щелей в законах — уже не искусство, а ремесло. Есть толковая методика экспертизы актов на коррупциогенность, она работает уже в сорока регионах России, обучение юристов работе с ней давно поставлено на поток. Всего-то и надо: сделать такую экспертизу непременным этапом законотворчества, утвердив это федеральным законом — и быстро (например, в течение года) проверить этой методикой и исправить действующие законы. Проверкой должны открыто и гласно заниматься полчища юристов (благо их немало сейчас высвобождается), Дума должна работать без перерывов и выходных, вычищая из законов обнаруженные очаги коррупциогенности. Идея антикоррупционной экспертизы не нова — в частности, она упоминается в новом пакете антикоррупционных законов.

(В скобках замечу, что начавшееся обсуждение пакета изрядно подпортили испанский судья Гарсон и российский депутат Резник. Эти двое дискредитировали ключевую идею законопроектов: ежегодное декларирование чиновниками, судьями и т. д. доходов и собственности. Испанская вилла, обысканная судьёй, законнейшим, говорят, образом исчезла из декларации депутата, когда Резник перевёл её на свою фирму… Так всеевропейски освещённым экспериментом доказано: декларирование хотя и может быть элементом антикоррупционной системы, очевидно не годится на роль её фундамента.)
Так вот, идея экспертизы уже общепринята, но намерение сделать её строго обязательной всё последнее время встречает сознательное сопротивление (в одном из ближайших номеров мы расскажем об этом). Вполне понятно: тестовая прогонка сквозь первые варианты методики таких острых законопроектов, как об обороте алкоголя и об игорном бизнесе, показала чиновному миру, сколь опасно ему это оружие. До кризиса шансов преодолеть сопротивление, на мой взгляд, не было. Но во время кризиса должна же увеличиваться доля трезвого рассудка в инстинктивном поведении чиновничьего роя! Ведь уже совсем не до шуток: серь ёзный кризис в сочетании с нынешним уровнем коррупции (в данном контексте она означает прежде всего ураганную неэффективность порабощённого чиновниками бизнеса, его нутряное отвращение к модернизации) может нанести национальной экономике слишком тяж ёлые повреждения. Рой не понимает, что эти повреждения неизбежно скажутся и на нём, но отдельные-то чиновники — политики — депутаты — судьи — могут же это понять!