Демократия под эгидой «Веселого Роджера»

Экономист Питер Лисон, профессор Университета Джорджа Мэйсона (США), недавно опубликовал статью, в которой утверждает, что знаменитые, безбашенные и невообразимо свирепые пираты Золотого века ( 1690–1730), орудовавшие в Карибском море тогда еще недавно открытой Америки и мечтавшие только о добыче – больше ни о чем, были первыми, кто ввел у себя в качестве системы правления, взаимоотношений… демократию. Причем демократия у них была такой, которой сегодня в смысле эффективности позавидует любая из существующих – никакой парламентской болтовни, никакой коррупции, никакого блата, все, как у людей.

«Пираты, – пишет Лисон, – были высокоорганизованными преступниками, кардинально отличающимися от психопатов, которых описывают писатели и кинематографисты».

У пиратов не было расовых противоречий – полная и неистребимая дружба народов царила на их кораблях и флотилиях, при том что средняя численность их экипажей в 4–5 раз превышала среднюю численность экипажей их жертв – торговых судов. Так, в период с 1715 по 1725 год среди пиратов, оперировавших в Карибском море, 35% были англичанами, 25% – американцами, 20% – уроженцами Вест-Индии, 10% – шотландцами, 8% – уэльсцами, 2% – шведами, голландцами, французами и испанцами. Среди пиратов встречались также португальцы, скандинавы, греки и даже индусы. На любом пиратском корабле 25–30% экипажа составляли чернокожие.

В отличие от порядков, существовавших на военных и торговых кораблях, пираты смогли ограничить власть капитана, используя систему «сдержек и противовесов». Для этого была введена должность «другого офицера», квартирмейстера, который выполнял функции «капитана мирного времени», тогда как обычный капитан руководил кораблем в походе. (Именно квартирмейстером был одноногий Джон Сильвер из «Острова сокровищ» Стивенсона.) Квартирмейстер исполнял функции завхоза, распределял добычу, был судьей при разбирательстве конфликтов между пиратами. Квартирмейстер также часто инспектировал действия самого капитана. И капитан, и квартирмейстер избирались общим голосованием.

Такая двуглавая система правления была, по утверждению Лисона, первой в истории демократий.

Было у них и что-то вроде конституции – свод не только неписаных, но и зафиксированных на бумаге правил поведения, соглашение о правах, обязанностях, долях добычи и т.п., которые каждый пират, отправляясь в крупный поход в составе флотилии, давал клятву исполнять. Такие кодексы создавались порой для целых районов.

Наиболее известны Custom of the Coast («Береговой обычай») и Jamaika Discipline («Ямайский порядок»), долгое время объединявший всех пиратов Ямайки.

По этим правилам, в частности, нельзя было воровать у своих коллег, нельзя было присваивать себе хотя бы крупицу награбленного до официального дележа. Нарушившего клятву изгоняли с корабля и больше никогда не принимали в свою компанию. Это было самое меньшее наказание. Некоторые проступки карались смертью, некоторые, как, например, воровство на корабле, отрезанием носа и ушей перед изгнанием.

На купеческих судах, за которыми пираты охотились, демократией или просто соблюдением законов и не пахло. «Здесь нет закона, – цитирует Лисон слова одного матроса с торгового корабля. – Здесь есть только две вещи – подчинение и бунт. Входя на борт, ты обязуешься всегда делать первое и никогда не делать второго». Пиратский же закон действовал эффективно, и, как утверждает Лисон, пираты были в основном очень законопослушными членами своего сообщества.

Придерживались правил и главари. В этом смысле очень показателен пример знаменитого капитана Моргана, захватившего Панаму в 1678 году и собравшего для этой цели флотилию в 37 кораблей, на которых было более двух тысяч пиратов. После захвата и сожжения города Морган поделил добычу, но пираты остались недовольны своими долями. По одним источникам, Морган обокрал их и скрылся на флагманском корабле с большей частью добычи, по другим – пираты просто ожидали, что их доля будет крупнее, и заподозрили мошенничество. Так или иначе, эта экспедиция стала последней крупной кампанией прославленного карибского бандита: пираты, по выражению Лисона, «проголосовали ногами» и больше под его начало не шли.

Чем же достигалась эффективность пиратской демократии, которая с таким успехом держала в узде не просто людей, а сборище отъявленных подонков, сбежавшихся со всего света, способных за реал перегрызть горло ближнему? Может быть, это была демократия, основанная на взаимном страхе? А и правда – небольшая группа, 80 человек посреди моря, и каждый изо всех сил пытается выжить и пытается обеспечить себе это выживание еще до того, как взойдет на борт, и потому заранее обуславливает свою жизнь правилами, далекими от общепринятого закона «Подчинение или бунт». Что, если не страх, создало их демократию?!

Когда корреспондент «НГ» обратился с этим вопросом по электронной почте к автору статьи Питеру Лисону, он ответил: «Да, действительно пиратская демократия, как до некоторой степени и все остальные, требовала страха. Страха, который испытывали избранные правители перед своими пиратскими избирателями, страха быть изгнанными со своих постов. Если политический лидер не боится укора своих избирателей, не боится атак на свою власть с этой стороны, то такая демократия не может быть эффективной. Пиратская демократия несла в себе угрозу для недобросовестных капитанов, и есть многочисленные свидетельства отлучения таких капитанов от власти».

«Ой! – смущенно откликнулся корреспондент «НГ». – Вы не так поняли. Мы-то говорили о страхе криминальных избирателей, а не страхе избранных, вот что важно. И вообще, не о пиратах мы говорим, а о наших, легитимных демократиях, хочется ведь разобраться, почему у тех было эффективно, а у нас нет».

Но, оказывается, Лисон все понял так, как надо.

«Если избиратели боятся политиков больше, чем те их, – ответил Питер Лисон, – то, по-моему, это не настоящая или, по меньшей мере, неэффективная демократия. По-моему, одно из ключевых различий между пиратской и легитимной демократиями в том, что в первом случае власть лидеров очень ограничена. В демократиях законопослушного мира это очень редко встречается. Здесь политические лидеры практически ничем не сдерживаются; они имеют возможность вмешиваться в жизнь общества просто в абсурдном количестве направлений. Многие считают, что это хорошо, потому что мы хотим, чтобы наши правительства имели возможность делать для нас «добро» везде, помогать нам там, где только возможно».

Лисон уверен, что фактически это плохо, потому что правительство, достаточно сильное для того, чтобы помогать вам, достаточно сильно и для того, чтобы вам вредить. И когда правительство имеет такую силу, оно скорее использует ее для своей пользы за счет остальных, чем наоборот.

«Ограничивая возможности правительства, мы ограничиваем их возможности злоупотреблять своей властью, – резюмировал Питер Лисон. – Пираты жестко ограничивали функции своего капитана, отбирая, насколько это было возможно, их право действовать по своему усмотрению, которое могло принести бы им вред. Например, в США все наоборот – функции правительства здесь слишком обременительны, здесь политики наделены властью делать все по своему усмотрению. То же наблюдается и в России, и в большинстве других стран мира. Я думаю, что в США, например, предпринимается намного больше усилий ограничить функции правительства, чем во многих других странах, но и здесь все очень далеко от идеала. Мы знаем, в основном эмпирически, – страны, в которых правительства больше ограничены в своих действиях, больше других и процветают. Я думаю, у пиратов такое ограничение получилось просто чудом».