Прошлая неделя была богата на новости. Одна из лучших — 30-процентный рост российского фондового рынка в пятницу. Поддержка объемом в 130 миллиардов долларов, оказанная после двухдневного падения, достигла своей непосредственной цели. Однако, как и более серьезный кризис десятилетней давности, этот обвал на российском рынке будет иметь долговременные последствия.
Во-первых, он покончил с иллюзией того, что Москва в ближайшее время сможет стать глобальным финансовым центром. Падение рынков обнажило глубокие трещины в ее финансовой инфраструктуре. России необходимо наращивать объем внутреннего капитала, усиленно привлекать на рынок акций пенсионные фонды и развивать свой розничный инвестиционный рынок. Она должна способствовать правильной работе внутреннего банковского кредитования, чтобы бизнес мог получать финансирование на конкурентных условиях. Кроме того, ей следует проследить за тем, чтобы денежные вливания Центробанка эффективнее распределялись по финансовой системе.
Во-вторых, кризис продемонстрировал, что Россия включена в глобальную экономику. Она не может игнорировать внешние факторы, такие как колебания доллара или цены на нефть. Конфронтационная внешняя политика снижает доверие к рынку и способствует бегству капитала. В будущем это, возможно, ограничит ее агрессивность. Кроме того, Россия претендует на место за главным столом мировой политики, и претензии ее основываются, в том числе, и на объеме экономики.
Есть и еще один ограничитель — олигархи. Путинизм строился на понимании магнатами того, что игра по правилам Кремля ведет к процветанию. Недавняя военная авантюра подорвала этот консенсус. Снижение цен на сырье и замедлившийся экономический рост еще больше затруднят его поддержание. Падение рынка сильно ударило по олигархам, а помощь со стороны правительства была оказана только после того, как обеспокоенная бизнес-элита принялась жаловаться Кремлю.
Власть Владимира Путина держится крепко, и открыто противостоять ей крайне рискованно. Но, тем не менее, после этой встряски к лояльности олигархов нельзя больше относиться как к факту.