Будет ли в США вторая Великая Депрессия?

Александр Генис: С тех пор, как Конгресс проголосовал за программу стимулов в 819 миллиардов долларов, страна вступила в новый период, который, однако, очень похож на старый. Обама идет по пути Франклина Рузвельта. И это — естественно, потому что, Америке, как не устают повторять политики, сегодня угрожает кризис, напоминающий о Великой Депрессии. Она в памяти Америке превратилась в национальный «скелет в шкафу» — до дрожи пугающая страница прошлого, государственное бедствие, духовная травма, не заживающая уже три поколения.

Конечно, сравнивать сегодняшнюю ситуацию с той, что в 30-е оставила без работы каждого четвертого — опасно и неправильно: любые исторические параллели ущербны. Об этом на днях написал колумнист «Нью-Йорк Таймс» Дэвид Брукс: причины каждого кризиса кроются в психологии, поэтому каждый из них разворачивается иначе и ведет себя по-своему. И все же, на Америку сегодня отбрасывает тень именно Великая Депрессия: она — как вектор, указующий на пропасть.
Разобраться с этим мрачным и сложным периодом американского прошлого, донести до нас дух и моды того времени, нам поможет исторический репортаж вашингтонского корреспондента Владимира Абаринова.

Владимир Абаринов: О Великой депрессии в сегодняшней Америке вспоминают часто: во-первых, в этом году ей исполняется ровно 80 лет, во-вторых, в рецептах, которые прописал тогда стране Франклин Рузвельт, пытаются найти лекарство от нынешних недугов. Современному человеку крах нью-йоркской фондовой биржи в октябре 1929 года представляется чем-то вроде снежной лавины, разом накрывшей всю страну. На самом деле подавляющее большинство американцев краха просто не заметили. Ценными бумагами в то время владело не более 2,5 процентов населения. Обвал биржи даже не стал событием года для газеты «Нью-Йорк Таймс» — таким событием она назвала полет Ричарда Берда над Южным полюсом.
Такой же стереотип – расхожий портрет президента Герберта Гувера, который, дескать, оказался совершенно не готов к кризису, не знал, что делать, бездействовал и проявил полнейшее равнодушие к нуждам народа. У Америки ни до, ни после не было президента, подготовленного к решению таких проблем лучше, чем Гувер. Успешный бизнесмен и опытный администратор, он сделал все что мог, но кризис вышел из-под контроля и приобрел глобальные масштабы. Последствия сказались спустя три года, когда в стране началось сокращение производства, и наступила массовая безработица.
Сегодня трудно представить себе всю глубину разразившегося бедствия. По дорогам Америки бродили голодные люди в тряпье, готовые работать за еду и ночлег, но работы не было. В городах к хлебным лавкам выстраивались бесконечные очереди. В парках и на пустырях выросли поселки лачуг из фанеры и жести. Народ прозвал эти трущобы «гувервиллями». Тогда вообще появилось много слов, производных от имени президента.

Диктор: Телега, на которой разорившиеся фермеры везли свой скарб, называлась «гувермобилем», старые газеты, которыми укрывались ночующие на скамейках бездомные – «гуверовским одеялом» и даже слово «гуверизация», которое прежде означало «накормить голодных», потому что Гувер после Первой мировой войны возглавлял программу американской продовольственной помощи Европе, получило ровно противоположное значение.

Владимир Абаринов: Ирония судьбы заключалась в том, что Гувер – выходец из бедной семьи, рано осиротевший, пробившийся наверх благодаря личным способностям и упорному труду и потому свято веривший в свободу частного предпринимательства – проиграл выборы 1932 года представителю элиты, никогда не знавшему нужды и верившему в государственное регулирование экономики. Недаром недавно вышедшая книга о Рузвельте называется «Предатель своего класса».
Людей, видевших Великую депрессию собственными глазами, сегодня уже почти не осталось. Но если мы попытаемся уловить дух эпохи с помощью популярной культуры, у нас возникнет впечатление, что американцы в годы депрессии не только не унывали, но и что есть мочи веселились. Для Бродвея время было не самым удачным, зато для Голливуда наступили золотые дни. В трудные времена публика не хочет, чтобы ей напоминали о ее проблемах – она жаждет забвения. Киноэкраны заполнили изысканно одетые дамы и джентльмены, беззаботные романтичные юноши и девушки, а сюжет состоял из череды мелких недоразумений и большого количества музыкальных номеров.

Диктор: Премию «Оскар» 1929 года в номинации «лучший игровой фильм» получил мюзикл «Бродвейская мелодия». В том же году оркестр Лео Райзмана с вокалистом Лу Левином записал песню Милтона Эйгера «Счастливые дни вернулись». Годом позже она вошла в фильм «Гоняюсь за радугой», получила необыкновенную популярность и стала музыкальным сопровождением президентской кампании Рузвельта. С тех пор песня считается неофициальным гимном Демократической партии и исполняется по сей день на национальных партийных съездах в интерпретации Барбары Стрейзанд.

Владимир Абаринов: На годы Великой депрессии пришлось время расцвета художественного радиовещания. Именно тогда появился жанр мыльной оперы – радиоспектакль, как правило, мелодраматического содержания, с продолжением. Мыльной эта опера называется просто потому, что спонсорами первых сериалов были компании-производители средств личной гигиены «Проктер энд Гэмбл» и «Колгейт». Но 30 октября 1938 года, ровно в девятую годовщину краха нью-йоркской биржи, молодой 23-летний режиссер Орсон Уэллс преподнес радиослушателям сюрприз.

Диктор: Компания ColumbiaBroadcastingSystem и ее радиостанции-партнеры представляют Орсона Уэллса и театр «Meркурий» в «Войне миров» Герберта Уэллса.

Владимир Абаринов: Так начинался этот радиоспектакль, вошедший в историю шоу-бизнеса из-за неизгладимого впечатления, которое он произвел на аудиторию. Орсон Уэллс построил его как прямой репортаж. Программу легкой танцевальной музыки прерывали экстренные сообщения – сначала о вспышках на поверхности Марса (астроном, у которого брали интервью, говорил, что ничего особенного не происходит), затем о падении на Землю в штате Нью-Джерси некоего объекта цилиндрической формы. В следующем репортаже с места событий корреспондент рассказал, что крышка цилиндра открылась, и из него показалось нечто, напоминающее гигантскую змею. И наконец …

Репортер: Дамы и господа!.. Я в эфире? Дамы и господа, я нахожусь за каменной стеной, обрамляющей сад г-на Вилмата. Отсюда мне видно все происходящее. Я буду сообщать вам каждую подробность до тех пор, пока смогу говорить и буду способен видеть. На место прибыл дополнительный отряд полицейских. Они встали в оцепление. Сдерживать толпу нужды нет – люди сами держатся поодаль. Капитан полиции говорит с кем-то… не вижу с кем. О да, это профессор Пирсон. Теперь профессор идет вдоль объекта, исследует его, а капитан и двое полицейских что-то несут в руках. А, вот оно что: это белое полотнище на шесте, знак перемирия, если только эти существа знают, что это значит. Позвольте… что-то происходит… Что-то округлое показалось из отверстия… похоже на круглое зеркало… вспыхнул световой луч… Что такое? Зеркало выбрасывает язык пламени, направленный прямо в полицейских! Боже милосердный, они объяты огнем! Теперь горит уже весь двор – деревья, сараи, вспыхивает бензобак автомобиля… огонь приближается сюда, он в 20 ярдах справа от меня…

Диктор: Дамы и господа! По не зависящим от нас причинам мы не можем продолжать репортаж из Гроверс-Милл. Очевидно, какая-то неполадка у нашего передатчика. Мы вернем в эфир нашего корреспондента при первой же возможности. Между тем мы получили сообщение из Сан-Диего, Калифорния. Профессор Инделькоффер, выступая на обеде в Калифорнийском астрономическом обществе, заявил, что взрывы на Марсе – это, вне всякого сомнения, не что иное, как признаки вулканической активности на поверхности планеты. А теперь – фортепианная интерлюдия.

Владимир Абаринов: Публика, вначале слушавшая радиопостановку вполуха, в конце концов, поверила, что слушает не спектакль, а реальный репортаж, что на Землю и впрямь высадились враждебно настроенные марсиане. Именно такого эффекта и добивался Орсон Уэллс. Но он не предполагал, что эффект окажется столь сильным. Люди стали нервничать, обрывать телефон в полицию. В местах, расположенных за тысячи миль от места вымышленной высадки марсиан, людям чудились смертоносные лучи и запах газа, которым пришельцы в спектакле травили землян. В некоторых маленьких городишках началась паника.
Орсон Уэллс уловил настроение толпы, ее психическую уязвимость, ее фатализм и готовность поверить в любую внезапную напасть. Безотчетный страх перед катастрофой, с которой невозможно совладать, был следствием Великой депрессии.

Но было бы неверно утверждать, что популярная культура тех лет сводится к легким шлягерам и триллерам в духе Уэллса. В те годы возмужал и получил признание талант одного из величайших кинорежиссеров Америки, мастера социального жанра Фрэнка Капры. Его фильмы сделали для Америки больше, чем любые вожди и президенты. Они заново вселили в американцев чувство уверенности, пробудили в них гражданскую ответственность, убедили их в том, что рядовой, маленький человек способен на многое, что солидарность – не пустой звук. Фильм Капры «Познакомьтесь с Джоном Доу» с Гэри Купером в главной роли вышел на экраны в 1941 году. Джон Доу – то же самое, что Иван Петров по-русски: среднестатистический человек, рядовой гражданин. Вот что он сам говорит о себе и таких, как он.

Джон Доу: Да, сэр, у нас, Джонов Доу, большая семья. Мы – те кроткие, что наследуют землю. Нас встретишь повсюду. Мы растим хлеб и добываем уголь, работаем на заводах и в конторах, сидим за штурвалом самолета и баранкой автобуса. Мы были всегда. Мы построили пирамиды. Видели, как распяли Христа. Были галерными рабами римских императоров, управляли кораблями Колумба, отступали из Москвы с Наполеоном и мерзли зимой в палатках с Вашингтоном. Да, сэр! Мы были повсюду с начала времен. В борьбе за свободу нас сбивало с ног, но мы всякий раз подымались, потому что мы – народ крепкий. Теперь пошли такие разговоры, что, мол, свободные люди – мягкотелые, что они не держат удар. Чепуха! Свободные люди всегда одержат верх в чем угодно, будь то война или перетягивание каната — важно лишь взяться всем вместе и тянуть в одну сторону. Я знаю, многие из вас говорят: «А что я могу? Я — никто. Со мной не считаются». Ошибаетесь! С нами всегда считаются, потому что страна – это сумма таких, как мы. Но мы должны взяться за дело сообща. Мы не выиграем этот матч, если не станем одной командой. Вот что должен сделать каждый Джон Доу. Твой товарищ по команде – это малый, который живет рядом с тобой. Твой сосед – ужасно важная персона. Он нужен тебе, а ты нужен ему – так найдите друг друга. Если он болен, навести его. Если голоден – накорми. Безработный – найди ему работу. Для большинства из вас сосед – это незнакомец за высоким забором с сердитой собакой. Но ты не можешь быть незнакомцем для своего товарища по команде. Поэтому сломай забор, который разделяет вас. Сломай его, и ты тем самым сломаешь неприязнь и предрассудки. Сломайте заборы во всей стране, и вы станете и впрямь одной командой.

Владимир Абаринов: В конечном счете, Америку вывел из депрессии не президент Рузвельт. Американцы вывели себя из нее сами. Потому что поверили в себя и не теряли присутствия духа в самых отчаянных обстоятельствах.